Иоанн Кронштадтский
Шрифт:
Учитывая, что в обеих епархиях значительное число жителей не относили себя к православию, Иоанн Сергиев говорил об обязанности священника обличать «заблуждения сектантов и раскольников».
Что же интересовало слушателей Иоанна Сергиева? На основе различных воспоминаний этот разговор можно представить примерно так:
— Ведете ли вы аскетический образ жизни? — последовал вопрос.
— Нет, братие, я не веду аскетического образа жизни. Условия моей службы лишили меня возможности быть аскетом. Весь день я занят самыми разнообразными делами, часто вынужден покидать Кронштадт.
— Читаете ли газеты?
—
— Во время ваших постоянных разъездов, чем вы заполняете свободное время? Обстановка и ее смена производят ли на вас впечатление?
— Я молюсь, я постоянно молюсь, — быстро произнес Иоанн. — Я даже не понимаю, как можно проводить время без молитвы. Воистину — молитва есть дыхание души.
— Скажите, батюшка, — продолжали вопрошать, — что делает вас во время литургии таким сосредоточенным, когда вокруг иногда так много беспорядка и всего того, что может мешать молитве?
— Этого я достиг только привычкою. Научиться быстро сосредоточиваться в молитве, овладеть собою — это большая задача… Очень тут необходимо покаяние, быстрое воспроизведение в своей душе образа Христова или Креста Господня и полное сознание своей духовной загрязненности и беспомощности.
— Научите, батюшка, бороться с унынием в деле пастырства? — вопрошал кто-либо из присутствующих. — Бывает страшное уныние от собственной греховности, опускаются руки, когда вспомнишь слова: «Врачу, исцелися сам»… учительство в голову тогда не идет. И сейчас же — уныние…
— Это напрасно, — ответил Иоанн. — Тут нужно помнить о долге. Мысль о долге должна принудительно и ободрительно действовать на пастыря. — Ты уполномочен Церковью, ты должен делать — эта мысль должна и одушевить пастыря, и, конечно, разогнать всякое уныние. Ибо это уныние — от врага!
— Но вот, батюшка, еще вид уныния — от хульных помыслов, которые порой появляются в голове в самые священные минуты богослужения.
— Ну а это уныние, — энергично пояснял Иоанн, — прямо от недостатка веры вашей. Хульные помыслы нужно презирать; борьба здесь не нужна и вредна; просто не нужно обращать внимания! Но если какие бы ни были помыслы доводят до уныния, это бывает уже от слабоволия. Значит, вы даете этим помыслам время господствовать над вами, пожалуй, даже ими соуслаждаетесь… Отсюда уже только вытекает уныние! Так до уныния не нужно доводить душу свою! В самом же начале горячею молитвою отгоняйте от себя всякое смущение душевное; в надлежащее время захваченное молитвой греховное настроение вовсе исчезает и довести до уныния истинно и горячо верующего человека никогда не может.
— А как же быть при виде торжествующего зла? Как же тут не впасть в уныние? — вопросил все тот же голос.
— Вот это другое дело. Это поистине тяжело переживать: подобное состояние и мне приходится часто переживать. Тут нужно укреплять себя молитвою и твердо верить, что Господь силен даже самое зло обратить на добро.
— Как быть с современным обществом, которое не в церковь идет, а ищет развлечения?
— Согласен: никогда не было такой потребности в развлечениях, как нынче. Страсть к развлечениям как болезнь распространяется. Это прямой показатель того, что людям нечем стало жить, что они разучились жить серьезною жизнью, трудом на пользу нуждающихся и внутреннею духовною
— Достаточно ли в Кронштадте жертвователей на богоугодные дела? — прозвучал еще один заинтересованный практический вопрос.
— Меня часто приглашают для молитвы в богатые и знатные дома, где много жертвуют. Этими средствами я делюсь с нищетою, которой так много стало в наше время. Я посылаю свои лепты в учреждения и в бедные церкви, делюсь с собратиями — пастырями и вообще бедными людьми. Кроме того, мой доверенный ежедневно подает из моих средств тысяче бедняков на хлеб. Но я должен сказать, что пьяницам, попрошайкам — не подаю…
Встречи… встречи… сколько их было у Иоанна Кронштадтского — сотни, тысячи?! В больших и малых городах, в селах и деревнях, в храмах и монастырях, в пути и на отдыхе… Перед ним проходила многоликая Россия — и все более в образе истерзанного, страдающего, несчастного человека. Да, конечно, он искренне стремился каждому, с кем, пусть и на краткий миг, сводили его обстоятельства, помочь словом, помочь действием, благословить его, поддержать, выразить участие. Для большинства эти встречи были мимолетны и единственны, кому-то посчастливилось еще и еще раз встретиться с отцом Иоанном, кто-то шел со священником рядом в течение многих лет… Но признаем, что общение с неординарной личностью оставалось в памяти, запечатлевалось в душе у каждого. А в некоторых случаях оно кардинально меняло судьбу человека.
…В апреле 1893 года Иоанн Кронштадтский приезжал в Киев по приглашению тамошнего генерал-губернатора графа А. П. Игнатьева. Как обычно, были службы в храмах и монастырях, встречи и беседы с паствой, духовенством, семинаристами, чиновниками. В день отъезда отец Иоанн с чувством исполненного долга прибыл на вокзал и направился в «царские комнаты», специально открытые для него и лиц, его провожающих. В коридоре, недалеко от дверей, он заприметил юношу, скромно сидевшего и явно кого-то ожидавшего.
— Христос воскрес, голубчик! — Благословив юношу и похристосовавшись с ним, Иоанн пошел далее.
Прошло некоторое время, в коридор вышел А. П. Игнатьев. Подойдя к юноше, он любезно поинтересовался:
— А вы, молодой человек, видели отца Иоанна?
— Видел, — ответил тот.
— И что же он? — продолжал вопрошать граф.
— Похристосовался и благословил меня.
— И всё?
— Всё.
— Пойдемте со мной, — беря под руку юношу, сказал генерал и повел его в комнату, где Иоанн находился с провожающими его людьми.
Когда они вошли, все замолчали. Подошел В. М. Скворцов — чиновник особых поручений при киевском генерал-губернаторе[152] и, наклонившись к Иоанну, тихо проговорил: «Батюшка, это тот самый хороший ученик 5-го класса местной семинарии Феодор Пашковский, о котором я вам сегодня говорил. Он болеет, доктора не знают, чем ему помочь. Помолитесь о нем».
— Что такое, что с вами? — ласково осведомился Иоанн.
Юноша подробно рассказал о своей болезни: ушиб ногу, лечился, но ничего не помогает… ходить все труднее и, видимо, придется покинуть семинарию.