Иоанна I
Шрифт:
Но убийство мужа вряд ли могло быть более пагубным для королевы, чем что-либо еще. Наверняка, Иоанна не раз мечтала избавиться от Андрей, но не таким способом. Она почти наверняка знала, что вину за его убийство возложат на нее.
После убийства королеве выпала неприятная задача сообщить о случившейся трагедии всему миру. Сначала Иоанна отправила гонцов к Папе и венграм, уведомляя каждый двор об убийстве Андрея и выражая свое потрясение и ужас по поводу того, что произошло в Аверсе. Затем она сообщила эту новость другим государям и правительствам. Из множества депеш, которые она, должно быть, отправила в первые дни после убийства Андрей, сохранилось только одно письмо, позволяющее судить о ее душевном состоянии. Датированное 22 сентября, оно адресовано "дворянам, государственным деятелям и правящему совету Флорентийской республики", [128] ближайшему союзнику королевства:
128
Ibid., pp. 345–346.
Невыразимое
Восемнадцатого числа сего месяца государь наш и супруг, в поздний час отхода ко сну, спустился в некий сад, примыкающий к галерее нашего дворца в Аверсе, ничего не подозревающий, скорее по-мальчишески (как часто, и там, и в других местах, имел обыкновение делать), не слушая советов, просто следуя опрометчивому порыву юности, без сопровождения, но закрывая за собой дверь. Мы ждали его, и из-за слишком долгого ожидания, нас на некоторое время одолел сон. Его кормилица, добрая и уважаемая женщина, взяв фонарь, стала в тревоге его искать и в конце концов обнаружила его у стены упомянутого сада задушенным. Невозможно описать наше горе. И хотя от гнусного виновника этого неслыханного преступления суровое правосудие [уже] добилось всего, что можно было узнать или установить; тем не менее, учитывая жестокость его поступка, эту суровость следует считать мягкой… Он совершил свое немыслимое преступление с помощью сообщника, который еще не пойман. Мотивом своего ужасного поступка злодей назвал то, что он навлек на себя смертную казнь, замышляя зло против нашего бывшего господина и мужа… Итак, когда вследствие такого бедствия мы оказались в недоумении, то, полагаясь на Бога, Святую Церковь и наших верных подданных и союзников, мы надеемся только на Божественное милосердие.
Датировано в Аверсе, 22 сентября, за нашей тайной печатью.
Это был дипломатическое, а не личное послание, и его следует воспринимать именно так. Задача Иоанны заключалась в том, чтобы предотвратить панику и сообщить, что правительство полностью контролирует ситуацию. С момента убийства ее мужа прошло всего четыре дня, но она уже смогла заверить своего главного торгового партнера в том, что убийца Андрея пойман и предан смерти, но при этом уточнила, что его сообщника дознаватели все еще ищут. Возможно, что, будучи проинформированной Карлом д'Артуа, Иоанна верила — или, что более вероятно, хотела верить, — что все так и есть на самом деле, поскольку потребовалось специальное папское расследование, чтобы выяснить точный ход событий того вечера. Тем не менее, королева оставила лазейку — "мы оказались в недоумении" — на случай, если расследование приведет к новым обвинениям. Ключевым моментом в ее эмоциональной реакции, помимо отвращения к произошедшему, было явное разочарование тем, что Андрей и его венгерские охранники, приставленные к нему, которых неоднократно предупреждали о существовании заговор, не проявили большей бдительности. Доменико да Гравина, который в иных случаях выступал на стороне венгров против королевы, признает это, когда пишет: "Они [охранники Андрея] в это момент весело проводили время за ужином, что, и стало причиной глубокой скорби этого королевства" [129] . Короче говоря, безмятежно предавались пьянству.
129
Ibid., p. 353.
Переписка Иоанны с родственниками мужа и папством не сохранилась, но ответ Климента, датированный 10 октября 1345 года, указывает на то, что письма королевы направленные ему имели примерно то же содержание, что и то, которое она отправила флорентийцам. "Мы получили письма Вашего Величества, содержащие выражение Вашей глубокой скорби по поводу этого ужасного события, несчастной смерти короля Андрея, вашего мужа, и в некоторой степени описывающие способ ее совершения, — писал Папа, — С горечью в сердце, соболезную Тебе, дражайшая дочь. Воистину, мы не удивляемся, что Ты оплакиваешь столь прискорбное событие, возмутительное для Бога и шокирующее весь мир" [130] . Несомненно, предвидя реакцию венгров на эти известия, Климент не преминул высказаться о том, каким выдающимся принцем был Андрей, "таким незлобивым, таким богоугодным и приятным для людей". Затем он возложил вину на неаполитанских придворных Андрея, возможно, имея в виду Томмазо, но более вероятно, что это было огульное обвинение, подкрепленное мнением кардинала Эмери о дворе Иоанны: "Разве известие о времени, месте и способе совершения этого ужасного преступления не вызывает изумления у слушателей, учитывая, что там, где можно было рассчитывать на безопасность, его ждала смертельная ловушка подготовленная кровожадными руками тех, кто как он надеялся должен был быть его защитником от козней других".
130
Ibid., p. 351.
"Тем не менее, — продолжал Климент, — мы пишем об этом не для того, чтобы заново обрисовать ужасное происшествие и вновь вызвать в Вас страдания, которые нелегко Вам дались, и, как мы полагаем, до сих пор причиняют боль; скорее мы говорим об этих вещах из-за уважения, которое мы питаем к упомянутому принцу; чудовищность преступления, подлежащего искуплению, и страх перед беспорядками в Ваших владениях (которые очень нас волнуют) не позволяют нам сдерживать нашу скорбь. Далее мы советуем Вам принять надлежащие меры предосторожности в отношении себя и того, кто еще не родился (о котором вы упомянули и благодаря чему мы получили радость и утешение). Кроме того, будьте бдительны с теми, кому Вы доверяете и с теми кого Вам следует избегать", — предупредил Папа в заключение.
Последнее наставление показательно. Жестокость преступления в сочетании с понятным гневом влиятельных родственников жертвы требовали, чтобы справедливость восторжествовала, а виновные в убийстве были изобличены и наказаны по всей строгости закона. Антагонизм неаполитанцев к правлению Андрея, особенно среди аристократии, был слишком известен, чтобы можно было ограничиться казнью такого незначительного человека, как Томмазо. Папа с болью осознавал, что его собственное неоднозначное отношение к правлению Андрея может быть превратно истолковано родственниками покойного, и поспешил оправдаться. "Ваши посланники подтвердят, что мы отправили епископа Шартрского в Неаполитанское королевство, чтобы позаботиться о его [Андрея] коронации задолго до того, как до нас дошли нынешние печальные слухи о вашем брате" [131] , — писал Климент королю Венгрии 9 октября, забыв упомянуть, что вместе с епископом Папа также отправил письма, ограничивающие роль Андрея в правительстве и запрещающие ему оспаривать правление Иоанны.
131
Leonard, La jeunesse de Jeanne I, tome 1, p. 491.
Тем не менее, Курия была полна решимости не допустить, чтобы гнев венгров перешел в плоскость территориальных претензий. В Европе и так шла затяжная война, а Эдуард III Английский опять собирал людей, оружие и союзников с очевидной целью вторжения во Францию — катаклизма, которого Климент отчаянно пытался избежать. Венгрия уже склонялась на сторону Англии в этом конфликте. Чтобы гарантировать вынесение беспристрастного решения и тем самым лишить короля Людовика и его мать повода для вооруженного вмешательства (а также сгладить любые существующие подозрения, что Церковь как-то небрежно отнеслась к коронации покойного и, следовательно, косвенно ответственна за его смерть), Климент объявил всем заинтересованным сторонам, что Курия возьмет на себя ответственность за расследование убийства Андрея. 27 октября Курия выполнила это обещание, назначив двух кардиналов специальными эмиссарами в Неаполь и поручив им выявить всех заговорщиков, кем бы они ни были.
Иоанна не протестовала против решения Климента взять на себя контроль над расследованием смерти Андрея, хотя это означало присутствие скептически настроенных посторонних лиц в конфиденциальном кругу, окружавшем ее при дворе. В знак того, что королева, возможно, не совсем уверена в лояльности и намерениях своих приближенных и что предупреждение Папы — "будьте бдительны" — нашло в ней отклик, Иоанна в начале ноября вдруг обратилась к Папе со странной просьбой. В связи с предстоящими родами (ребенок должен был появиться на свет в конце декабря), девятнадцатилетняя девушка умоляла Климента прислать к ней Матильду де Шатийон, графиню Валуа (третью жену ее деда по материнской Карла Валуа), чтобы та побыла с ней до разрешения от бремени. То, что Иоанна искала общества совершенно незнакомой ей женщины — она никогда не встречалась с мачехой своей матери — в то время, когда ей больше всего нужно было утешение и когда она и ее ребенок, были в опасности (в Средние века женщины очень часто умирали при родах), кое-что говорит о ее душевном состоянии. Матильда не смог приехать в Неаполь и Иоанна, когда пришло ее время рожать, отдала себя и ребенка в руки кормилицы Андрея, Изабеллы Венгерской.
Очень похоже, что в первые месяцы после смерти мужа королева лихорадочно искала союзников. Уже в начале ноября в переписке с Папой она выразила желание снова выйти замуж. Для того времени, ее желание не было чем-то необычным. Иоанна была красивой молодой женщиной, у которой впереди были долгие годы для деторождения, и к тому же она единолично правила одним из самых престижных королевств в Европе. Было немыслимо, чтобы она оставалась незамужней, и Климент это прекрасно понимал. Если уж на то пошло, ей нужен был партнер, который мог бы выступить в роли главнокомандующего, если Неаполь столкнется с военной угрозой из-за границы. "[Если] после потери супруга Вы почувствуете свое одиночество и ради безопасности королевства захотите снова выйти замуж, будьте осторожны, чтобы выбранный Вами партнер был человеком, подходящим для управления королевством и преданным Церкви" [132] , — предупредил ее Папа в письме от 13 ноября 1345 года. В следующем месяце от королевы поступило официальное прошение, в котором она официально просила Курию дать ей разрешение на брак со своим кузеном Робертом Тарентским, старшим сыном императрицы Екатерины. Папа получил аналогичное прошение и от Роберта.
132
Baddeley, Robert the Wise, pp. 360–361.
Но просьба Иоанны был притворством. Она ненавидела Роберта, который буквально заставил ее отправить это прошение. Позже она отреклась от него через своих эмиссаров. Но у ее кузена были рыцари, оружие и воины, а у нее — нет и из-за беременности она не могла даже выйти из замка. Ее прошение является свидетельством того, как мало власти было у королевы в последние недели беременности, она даже не знала, кому может доверять и должна была понимать, что у нее мало времени для принятия решение. Угрозы Роберта и его агрессивные притязания на ее руку лишь подчеркнули ее слабость и научили, что она должна снова выйти замуж, и как можно скорее, если хочет сделать свой собственный выбор.