Ипатия
Шрифт:
– Но Пелагия может помешать!
– Ее надо устранить.
– Это невозможно!
– Сегодня утром я бы с тобой согласился, но дело в том, что через неделю все изменится. Молодой монах, который сегодня был у нас, подозревает, и по моему, его предположения правильны, – что Пелагия его сестра…
– Его сестра? Какое же отношение имеет это к нашим делам?
– Он хочет ее увести, чтобы отдать в монастырь. – И ты позволишь ему терзать это бедное существо?
– Кто мне становится поперек дороги, Смид, того я отбрасываю… Тем хуже для людей, которые мне препятствуют.
– Собственно говоря, это будет поделом девчонке! Но Амальрих?
– Он забудет Пелагию, как только она скроется с глаз.
– Но говорят, что наместник женится на Ипатии?
– Орест! Эта надменная обезьяна? Нет, вещая девушка не способна на подобную низость.
– Но он думает об этом. Весь город толкует о его планах. Сначала нам нужно убрать наместника.
– За чем же дело стало? Не трудно освободить Александрию от этой лишней обузы. Но если мы его устраним, то нам надо занять город, а я не думаю, чтобы у нас хватило рук на такое смелое дело.
– Стража перейдет на нашу сторону. Я схожу к ней и расспрошу обо всем, – если хочешь, хоть завтра. Я бывал в походах с некоторыми из его телохранителей. Но если даже удастся наше дело, викинг Вульф, – ты ведь всегда и везде прав и мы все это знаем, – то какая польза от брака амалийца с Ипатией?
– Какая польза? – воскликнул Вульф, порывисто бросив чашку на мощеный двор. – Какая польза? Значит, ты просто старый слепой хомяк. Дать ему жену, достойную героя, каким он считался у нас до сих пор, жену, которая будет его удерживать от попоек, приучит к трезвости, превратит безумца в рассудительного человека, ленивца – в храбреца! Она сумеет, в наших интересах, повлиять на местную знать, а когда мы тут утвердимся, то нашу мощь никто и никогда не сломит. Если они вдвоем будут властвовать над Александрией, то через три месяца мы овладеем и Африкой.
– А потом?
– Когда мы все приведем в порядок в Африке, я подберу себе отряд доблестных героев и мы отправимся на юг, к Асгарду. На этот раз я попытал бы счастья со стороны Красного моря. Я хочу узреть Одина лицом к лицу или умереть в поисках его града.
– Да, – вздыхая, сказал Смид, – я надеюсь, что ты и меня взял бы с собой и не покинул бы нас на полпути. Прекрасно! Я завтра же схожу к солдатам, если только у меня не будет болеть голова.
– А я переговорю с юношей насчет Пелагии. Выпей за осуществление нашего замысла!
И старые рубаки пили до зари, пока в темном небе не потухли звезды, а на востоке не загорелся свет.
Глава XIX
ЕВРЕЙ ПРОТИВ ХРИСТИАН
Исполнив поручение Арсения, маленький носильщик побежал назад, чтобы разыскать Филимона и его приемного отца. Но ему не удалось их найти и он пришел домой в страшном волнении. Только голод и жажда принудили его остаться дома. Во время трапезы, ради успокоения, маленький человечек принялся за свое любимое занятие: стал бить жену. Но две сирийские невольницы Мириам, привлеченные воплями несчастной
Однако это не лишило носильщика его обычного самообладания. Подпрыгивая, точно сорока, Евдемон прогуливался по улице в течение нескольких часов подряд и осыпал прохожих остроумными насмешками. Наконец, после долгого ожидания, он увидел Филимона, стремительно бежавшего домой.
– Стой! Ко мне! Твоя звезда еще не закатилась! Она зовет тебя!
– Кто?
– Старуха Мириам. Будь нем, как могила. Мириам хочет тебя видеть и говорить с тобой. Она отвергла предположение Арсения с такой гордостью, что я удивился. Иди, но будь с ней приветлив, ведь она волшебница. Она может остановить движение светил, она повелевает духами третьего неба!
Филимон вместе с Евдемоном поспешил домой. Предостережения Ипатии относительно Мириам теперь не тревожили его. Ведь он искал свою сестру!
– А, ты все-таки вернулся, презренный человек, – воскликнула одна из девушек Мириам, когда хозяин и жилец постучались у наружных дверей квартиры еврейки. – С чего это ты вздумал приводить к нам молодых людей в ночную пору?
– Молчите, девушки! Я привел сюда молодого философа по личному приказанию вашей госпожи.
– Так пусть он подождет в передней; у моей повелительницы теперь другой посетитель.
В это время Мириам с усмешкой выслушивала рассказ молодого загорелого еврея.
– Я знал, мать Израиля, что все зависит от моей быстроты, и потому скакал день и ночь из Остии в Терент. Но так как лошадь моего врага была лучше, то я подкупил врага, и он искалечил ей ногу. На следующий день мне удалось опередить его на целый перегон. Но ночью филистимлянин меня снова настиг. Ему покровительствовали злые духи, и моя душа изнывала от обиды.
– Дальше, дальше!
– Мы были одни, я убил его…
– А потом?
– Из Терента я отплыл на галере, нанятой у морских разбойников. На полпути нас нагнала другая галера. Я узнал в ней александрийское судно, и капитан его сообщил мне, что она направляется в Брундузиум с письмами от Ореста.
– Ну?
– Переговорив с атаманом разбойников, я предложил ему из своих собственных средств двести золотых. Посоветовавшись, пираты решили потопить судно.
– И им это удалось?
– Конечно, иначе меня бы тут не было. Бог передал их в наши руки, и они погибли, как фараон со своим войском.
– Да постигнет такая же участь всех врагов нашего народа! – воскликнула Мириам. – Значит теперь, по твоему мнению, новые вести не могут достичь Александрии раньше десяти дней?
– Совершенно невозможно! Так уверял меня капитан, ибо с юга надвигался ураган.
– Хорошо. Вот возьми эти письма к верховному раввину и передай ему вместе с благословением матери Израиля. Ты оказался достойным сыном своего народа и сойдешь в могилу в глубокой старости, щедро осыпанный почестями.
Еврей повернулся и ушел, считая себя счастливейшим из смертных во всем Египте. После его ухода Филимона тотчас же провели к Мириам.