Iron Maiden_ Знак Зверя
Шрифт:
компанией отдельный кабинет.) Размахивая пивными кружками, они чертили в воздухе схемы перспективного будущего. Внезапно Харрис поставил кружку на стол и, осененный неожиданной мыслью, спросил Смоллвуда: «Значит ли это, что ты будешь нашим менеджером?» Отхлебнув для вдохновения, Смоллвуд тоже поставил кружку: «Fucking right I am!»1
Род решил организовать свою компанию и назвать ее по одной из песен Maiden. Перебирая в уме грядущую нетленку, Род выбрал одну из последних, вскоре вышедшую как сингл.
«Sanctuary» была первой композицией,
' «Канэшно, слющай!» (редкий йоркширский диалект)
И нам так хорошо все чувствовать согласно, Гореть на пламени единого огня,
И будущее в нас дрожит светло и страстно, В нас брезжит человек из завтрашнего дня!
Эмиль Верхарн
Глава 5
ЗАПИСКИ «ЗВУКОВОГО ДОМА»
«Bandwagon» был весьма странным местом. Еще более странным был его хозяин. Впрочем, как и все типы с мессианской наружностью. И все же Нил Кей не был мессией. Но пророком нарождающейся новой металлической религии он стал точно. Все суры возрожденного heavy metal начали писаться именно в его Bandwagon’e. И именно здесь находился эпицентр, давший начало «новой волне британского хеви-метал».
...Водная гладь, стоит признаться, была взбудоражена отнюдь не прихотью Посейдона и не движением платформ в земной толще. Это трясли головами хэдбенгеры, сиречь лоботрясы, за что и получили такое прозвище. Стены и пол набитого до отказа Bandwagon`a (что на русский можно перевести как «фургон с оркестровым скарбом») стенали, но покамест противились безумству собравшихся. «Bandwagon», или полностью «Bandwagon Heavy Metal Soundhouse», был не самым удачным памятником английской архитектурной мысли, но зато единственным местом в Вест-Энде, где каждую неделю могли собраться и собирались металлисты. Рулевым этой пристройки, пришвартовавшейся у клуба «Принс Оф Уэльс», что в Кингсбери, был означенный Нил Кей, ди-джей. Во многом благодаря харизме самопровозглашенного «крестного отца металла», каждый раз, когда двери заведения приглашали своих волосатых завсегдатаев войти, людская масса, как подвластный законам физики газ, заполняла собой весь предоставленный объем. Кей был металлическим человеком от неспиленных легированных когтей на ногах до последнего шарнира в голове. Во времена жесточайшего засилья панков он не признавал никакой другой музыки, кроме хард-рока, и, наверно, спал в своих клешах, когда даже Дейв Мюррей сказал, что благодаря панку человек в клешах стал выглядеть глупо. Харизме Кея не могли повредить ни собственные непроизвольные комические способности (даже к жене, не говоря уже про оставшийся за пределами квартиры женский пол, он обращался не иначе как «Привет, чуwак!»), ни язвительные нападки прессы. (Sounds, к примеру, в одном из номеров отдал целую «страницу для идиотов, любящих играть на картонной гитаре».)
Каждую неделю собравшийся люд в шаманской истерике пропотевал под звуки «Doctor Doctor» U.F.O. или «The Ripper» Judas Priest. В руках у многих бесноватых были зажаты картонные гитары, пальцы конвульсивными движениями хватали невидимые струны, в то время как головы вздымались вверх и опускались вниз с частотой шлагбаума в припадке эпилепсии. Чем особенно был интересен Кей для нашей истории, так
Record Mirror и NME. Как ты, наверно, уже догадался читатель, металлу они уделяли столько же внимания, сколько в ту же эпоху уделял рецензиям на порнофильмы руководимый Егором Тимуровичем Гайдаром журнал «Коммунист». NME и вовсе однажды на своих страницах объявил металл жанром умершим раз и навсегда. Поэтому еженедельно публикуемые с 78-го года на страницах Sounds «Bandwagon Heavy Metal Charts» были единственным для* металлиста шансом заглянуть внутрь домовины: как-то там поживает усопший?
Кей обладал еще одним качеством. Музыку, несмотря на свое древнее эпическое происхождение, он не рассматривал как музей восковых фигур в зале славы рок-н-ролла, и никогда це ставил песни, возраст которых превышал десять лет. Иногда из бесчисленного количества демо-тей- пов, стекавшихся в его сверх-«звуковой дом», он выставлял на всеобщее прослушивание наиболее приглянувшиеся. Точнее, наверно, прислушавшиеся. Как бы то ни было, в один из еще не растаявших вечеров не перевалившего за экватор 79-го года троица Харрис, Мюррей и Ди’Анно с копией сделанной в «Спейсворд» записи показалась на пороге «вагона».
Название «Iron Maiden» уже достигло ушей Кея, но не более того. Улыбнувшись лукавой тролльей улыбкой: «Как же! Вы и еще пять миллионов точно таких же! Может, если будет время, послушаю в течение недель двух», он взял кассету и утащил ее в свое темное закулисное логово. Когда время все же нашлось, Кей, по своему собственному признанию, бегал по комнате, тряс головой и кусал свои каменные локти. Как ОН не слышал ЭТОГО раньше! Нил слушал пленку раз за разом, перематывал обратно и слушал вновь. На следующий день он позвонил Харрису прямо, по его утверждению, на работу (очевидно, уже тогда, подметая улицы, Стив располагал средствами сотовой радиосвязи) и выпалил: «Слушай, парень! Ты мне здесь принес то, что может принести тебе кучу денег!» Харрис рассмеялся в ответ. Думал, Кей шутит. А Кей вообще никогда не шутил. Он был серьезный металлист.
Нил Кей: «Для начала это было вполне приличное демо». (Харрис позже, вспоминая о сделанной в Кембридже записи, называл его качество «достойным кухонного ведра».) «Там было несколько неправильных нот, но Стив и его группа не тратили время и упорно работали. Кроме того, они вовремя поняли, что им нужна профессиональная студия. Песни были подобраны исключительно грамотно и, главное, сама музыка была ошеломляющей. Здесь была и мелодия, и агрессия. Агрессивных команд всегда было полно, по десятку из дюжины, но в их арсенале не было таких мелодий. Комбинация скорости, напора, резких смен ритма и красивых мелодий, ко-
торые играл Мюррей, накрыла меня с головой. Определенно, это было самое впечатляющее демо, когда-либо попадавшее мне в руки».