Исаак Лакедем
Шрифт:
— Ни дня!
— Ну, хоть день…
— Ни часа!
— Хоть час…
— Дарованный Иисусом час истек… Ступай!
— Позволь мне завязать ремни сандалий, набросить плащ на плечи, опоясаться мечом, надеть кольчугу!..
— Ни сандалий, ни плаща тебе не понадобится: ступни твои от бесконечного хода станут как железо, и ты будешь разбивать пятками камни. Плащом тебе послужат утренний туман и ночная роса. Ни меча, ни кольчуги тебе не надо, ибо ни огонь, ни железо не будут иметь над тобою власти… Ступай!
— Какую дорогу мне
— Ты пойдешь по земле путем перелетных птиц.
— Что делать мне в неизвестных землях, где нет проложенных дорог?
— Ты первый проложишь путь… Ступай!
— Что мне делать, когда я окажусь на берегу океана и у берега не будет ни лодки, ни корабля?
— Ты станешь переходить с волны на волну, и там, где нога коснется воды, волна сделается твердой, как гранитная пирамида… Ступай!
— Через какие города я должен пройти?
— Что тебе за забота? Все они когда-нибудь падут и разрушатся у тебя за спиной… Ступай!
— Позволь мне в последний раз обнять жену и детей.
— Да будет так! Обними жену и детей и отправляйся! Я жду тебя у порога.
Элоа вышел.
Исаак по очереди расцеловал жену и детей. Дольше всего он сжимал в объятиях младшего, вынутого из колыбели.
Затем, словно испытывая неодолимое притяжение, он приблизился к двери, хотя и пятясь, протягивая руки к дорогим существам, которых приходилось покидать, цепляясь за предметы, столбы, углы… Но ничто не было в силах удержать его, вещи могли лишь сохранить как память следы его ногтей.
Так он дошел до порога и воскликнул в отчаянии:
— О, ты, конечно же, сильнее меня, ведь я вынужден повиноваться тебе… Так укажи мне дорогу, и я пойду.
Ангел пальцем указал Исааку путь, которым прошел Иисус.
— Ступай, — приказал он.
— А ты?
— Я возвращаюсь, откуда пришел.
И, раскинув крыла, ангел вознесся на небо с быстротой молнии, падающей на землю.
— Прощайте! — воскликнул Исаак. — Прощай, скамья моего родителя, прощай, порог отчего дома!.. Отец мой, прощай! Прощай, отец отца моего! Прощайте, жена, дети! Прощайте! Прощайте! Прощайте!..
И он быстро зашагал в сторону Древних ворот.
Но едва он сделал несколько шагов, как обратил внимание на странное явление, которого сначала не заметил: хотя было едва ли больше двух часов пополудни, на землю спустились сумерки.
Подняв глаза, он увидел как бы новый мир, возникший между солнцем и землей: круг, похожий на обруч из железа, докрасна раскаленного в плавильной печи, — вот все, что осталось от солнца.
А по небу неслись медно-желтые облака, подгоняемые огненными крылами самума.
Кроваво-красные молнии раскалывали небо на всем его протяжении.
Местами проступали звезды, но тотчас исчезали, словно там кто-то открывал и закрывал глаза.
Глухо прокатывался гром…
Жители тревожно спрашивали друг друга, что мог бы значить такой переворот в природе; женщины в спешке перебегали по улицам, чтобы попасть из
Какие-то люди останавливались посреди перекрестков и, воздев руки к небесам, восклицали:
— Мы же говорили! Мы говорили! Другие качали головой, бормоча:
— Но я-то тут ни при чем, слава Всевышнему!.. Пусть кровь его падет на настоящих убийц!
Домашние животные носились по улицам, испуганные едва ли не более людей.
Две лошади, сбросившие своих седоков, пронеслись мимо Исаака, выпуская дым из ноздрей и высекая копытами снопы искр из каменной мостовой.
Вдруг Исааку показалось, что земля дрожит и дома колеблются, словно деревья под ветром.
Все отправившиеся на Голгофу, чтобы поглазеть на казнь, все, кто облепил укрепления, башни и крыши, бежали в город к своим домам: одни через Древние ворота, другие мимо Женских башен — но все торопясь, толкаясь, спеша скорее попасть домой.
Среди обезумевшей толпы виднелись люди в длинных белых одеяниях, шествующие с достойной медлительностью. Исаак задрожал: ему показалось, что то были не живые, идущие в свои дома, но мертвые, покинувшие могилы.
А одеждой им служил саван!
Дойдя до Древних ворот, он взглянул на гробницу Анании, что была в сотне шагов за ними; в то мгновение, когда Исаак миновал городскую черту, крышка гробницы сдвинулась, а мертвец вышел и направился в город.
Отверженный бросился по мосту через Долину мертвых. Гора Гион осталась справа от него, слева возвышалась Голгофа, а перед ним тянулась дорога на Гаваон.
Взглянув назад, он увидел царя Давида на той самой башне, что сохранила его имя, — как раз оттуда он некогда бросал любострастные взгляды на жену своего верного военачальника Урии. Сейчас царь-пророк, при короне и скипетре, смиренно склонялся перед Голгофой.
Исаак мог выбирать, идти ли ему прямо или отклониться влево; он стал карабкаться по каменистому склону холма: невидимая рука толкала его к Иисусу.
Однако, вместо того чтобы подчиниться руке, направлявшей его шаги, и склониться перед волей ведущего, он, уподобясь духам пропастей земных, восставшим против их создателя, изрыгал проклятия и богохульствовал.
Но, тем не менее, он продолжал подниматься, подчиняясь воле более властительной, чем его собственная. И по мере того как он восходил на холм, под ним открывался Иерусалим, похожий на град обреченный, корчащийся в сумерках последней битвы с демонами смерти…
Когда голубоватая или кроваво-красная молния освещала ущелья улиц, было видно, что одни совершенно пусты, другие полны призраков, по иным же во все стороны бежали обезумевшие мужчины, женщины и дети.
На вершине Голгофы в огненном небе чернели три креста. На среднем недвижно висел Иисус, окруженный бледным сиянием, а справа и слева от него оба разбойника, насколько позволяли им прибитые руки и ноги, извивались в чудовищных судорогах.