Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2

Кургинян Сергей Ервандович

Изъять смысл — вот чего добиваются нацисты, террористы… Все, кто хочет поделить человечество на господ-садистов и влекущихся к этим господам рабов-мазохистов. Если все человечество (или хотя бы один народ) удастся полностью уложить в садомазохистскую матрицу, то конец истории реален. Ну, появятся среди рабов садисты… Их можно будет либо истребить, либо инкорпорировать в правящую касту. Сделать надсмотрщиками… А если хорошо себя проявят, то господами… Как-никак вертикальная мобильность, ротация… Почему бы и нет? Появятся среди господ мазохисты? Их надо сбросить вниз, превратить в рабов. Их место займет раб, проявивший нужные садистские склонности. Главное, чтобы не возникал сильный человек,

наделенный чувством сострадания. То есть не садист… Не вполне садист… Совсем не садист. Как только такие люди возникнут в количестве, достаточном для того, чтобы проблематизировать садомазохистский социальный императив, садистское благополучие окажется под угрозой. Как сделать, чтобы подобные люди не появлялись в количестве, достаточном для проблематизации садомазохистской гармонии? Надо убивать смыслы! Выкорчевывать их, обезвреживать Идеальное, уничтожая все его регулятивные функции. И все, что связано с состраданием, — в первую очередь.

Предположим, что кому-то дорог какой-нибудь идеал.

Предположим, далее, что из идеала начисто изъято то, что можно назвать «взрывчаткой истории». Что он, так сказать, обезврежен. Что он не побуждает к критике действительности, не порождает мечты о новом, более совершенном жизнеустройстве. Вообразить себе нечто подобное достаточно сложно. Но предположим, что такой идеал возможен.

Но нельзя избавить идеал полностью от влияния на поведение (мышление и действие) того, кто им обладает. Как минимум, обладатель сам должен руководствоваться собственной идеальностью. Иначе это не идеальность. Где он начнет ею руководствоваться? В жизни, где еще. Роль идеала, конечно же, не сводится к формированию этических разграничений. Но сделать так, чтобы идеал вообще не участвовал в формировании представлений о добре и зле, должном и стыдном нельзя.

Зло в мире есть? Есть! Предположим, что ему не надо «противиться насилием», что не надо даже противиться ему иначе — как Ганди и Толстой. Но к нему как надо относиться?

Безропотно повиноваться? Служить? В каком-то смысле любить, как жертва любит террориста? «Я поклоняюсь насилию, люблю его, служу ему, ибо таков мой идеал». Что это за идеал?

Ясно, что это не может быть идеалом для христианина — как ты ни переформатируй христианство. Впрочем, если под переформатированием понимать «превращение», то можно все. Если «кто что в плане смыслов создал, тот это и пожрать должен», тогда…

Христианство создало личность в классическом ее понимании. Оно же, если речь идет о «превращении», должно ее уничтожить? Христианин не покорен злу. Он душу свою от него сберегает. Может быть социально отстраненное христианство. Но (вне ситуации превращения) экзистенциально отстраненного христианства быть не может. Драма борьбы за душу сил метафизического добра и метафизического же зла, Бога и Дьявола не изымается из христианства. Если речь не идет о ситуации превращения. «Покоритесь насилию и возлюбите его, откажитесь от моральной и экзистенциальной критики…» Только превращение может побудить христианство к чему-то подобному.

Криминальному классу нужна криминальная религия. Не религия, готовая спасать заблудшую криминальную душу, а религия, готовая метафизически санкционировать покорность… Кому? Представим себе успех эксперимента по созданию беспрецедентно покорного контингента. Представим себе, что этот контингент (антропопродукт, сооруженный по воле специфического заказчика) будет за пайку вкалывать и благодарить, благодарить и вкалывать… Ну, так скажем, хозяина. Хозяин, получив такой контингент, стрижет сверхприбыль и жиреет…

Чего же не хватает в этой «социальной мистерии»? Грабежа в ней не хватает… Криминальной оргии… Ну, доходяги в лагере… Ну,

раздавленные рабы… Превращение мира (и даже страны) в криминальную зону? Криминальная культура, криминальная (вне спасающая криминальные души) религия… В чем тут основная проблема? Зона не самодостаточна. Криминалитет может организовать некую социальную Систему на своих, достаточно специфических основаниях. Но такая Система — это субъект криминальной деятельности. Субъекту нужен объект. Система — это «пожирающее». Ей нужно «пожираемое». Криминальный социум должен грабить другой, некриминальный, социум. То есть он по определению является не жизнесоздателем, не жизнеорганизатором, а, так сказать, жизнепользователем.

Революционер — враг существующего порядка. Но он хочет организовать другой порядок. Ради этого он идет на жертвы, бросает вызов закону и власти. Он может организовывать в том числе и криминальные действия ради своей победы. Чем занимался Камо? Именно этим. Но, придя к власти, революционер будет организовывать жесточайший порядок ради осуществления своего Идеала.

Криминальный субъект, как бы «велик и могуч» он ни был, не будет (а) заваливать власть и (б) устанавливать свою, беря на себя ответственность за жизнеустройство. Он не устроитель, а специфический пользователь.

«Мы живем в государстве, а они — в банде», — говорит в кинофильме начальник милиции, устанавливающий советскую власть, своему порывистому молодому сотруднику, не понимающему, почему надо бандитов судить по закону («они-то, мол, нас не судят»).

Банда — это высокоорганизованная социальная система, готовая грабить общества с любым типом государственной власти. И не готовая эту самую государственную власть осуществлять. Просто не понимающая — зачем.

Есть одиночные и плохо изученные случаи, когда банда, не отказываясь от своей сущностной и функциональной специфики, создавала государства. Примерами таких мафиозных, криминальных в строгом смысле слова государств являются так называемые «пиратские королевства». Наверное, можно немного расширить список, причем достаточно аккуратно. Колумбия — криминальное государство? Она была им в течение какого-нибудь периода?

Или все же наркомафия в Колумбии правила бал, но не огосударствлялась до конца — ни функционально, ни сущностно? Мне представляется, что даже в Колумбии окончательного огосударствления наркомафии все же не происходило. В том числе и по причинам сугубо рационального свойства. Ну, огосударствились… Что дальше? Новых забот — чрезвычайно много. А новых возможностей, причем лакомых, таких, которыми хочешь и можешь воспользоваться?

Я никоим образом не хочу сказать, что Россия воплотила то, что не удавалось сделать Колумбии, и стала пиратским королевством. Я описываю одну из тенденций, причем не в том виде, в котором она отчасти реализовалась. Это я описал много лет назад в книге «Постперестройка». Здесь же я хочу экстраполировать имеющиеся тенденции далеко за их нынешние рамки. И не для того, чтобы дать политический прогноз. А для того, чтобы нащупать некий условный альтернативный метафизический (и именно метафизический) потенциал цепи перестроек (перестройки — 1, — 2, — 3 и так далее), коль скоро эта цепь будет реализована.

Я мог бы поступить гораздо проще, сославшись на Танатос как дух перестроек. И указав, что коль скоро дух таков, то он и восторжествует при движении по перестроечной траектории. Я мог бы, далее, привести живые примеры на эту тему. Но я не агитпропом занимаюсь. Я не других уговариваю. Я сам для себя в чем-то разбираюсь. И пусть лучше это разбирательство, неся в себе переборы и шероховатости, что-то доуточнит, чем эти уточнения будут выведены за скобки во славу гладкости осуществляемых построений.