Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2
Шрифт:
Да что там «воспоем»! Давайте у этой сущности учиться. Чему? Да всему на свете! Главное же — умению жить… Еще Ницше говорил, что над жизнью нет судьи, что жить и быть несправедливым — это одно и то же. Да что там Ницше! Он тоже — интеллигент, неумеха. Учиться надо у обладателей аутентичного опыта. Не лезть с поучениями к этой восхитительной грабительской сущности! Впитывать ее знание жизненных истин! Учиться, учиться и учиться тому, чему не учат в этих самых университетах. У сущности был свой высочайший учитель — Зона. Там природа обнажена! Там сущность вступает в диалог с первозданной природой — природой Зверя. К чему слова? Пусть зверь порычит! Неэстетично? И что? Это неэстетичное, корявое —
Антиутопия? Научная фантастика? Уважаемый читатель, вдумайся в смысл текстов госпожи Юлии Латыниной и сотен ей подобных. Не выключай передачи, в которых прямо так и говорится. Не бойся посмотреть правде в глаза. Это не моя выдумка! Это — реальность! «Учиться у победителя»… Раньше нечто подобное говорилось о других победителях — народе, пролетариате. Говорится теперь то же самое. Только победитель другой. Это и есть инверсия.
Но что может грабительская сущность сказать сама о себе? Что она может привнести в этику, культуру… Религию, наконец! Ведь она же, сущность эта, как-никак структурирована. Как она структурирована? И что из этого проистекает в плане возможных? конечно же, лишь постепенно входящих в свои права инноваций?
У «грабительской сущности» есть принципы самоструктуризации. Это могут быть самые разные принципы. Но в первом приближении речь следует вести или о принципах традиционно-системных, или о принципах антисистемных.
Традиционно-системные принципы свойственны моноэтническим мафиям, черпающим «ценности для себя» из родового, племенного, этнического. Это родовое, племенное, «наше» — изгой в современном мире. Но у него есть шанс. Оно сплоченнее, чем этот окружающий мир с его индивидуализацией, его «делай что хочешь в рамках закона». Если этой индивидуализации противопоставить предельную сплоченность, а на рамки закона наплевать, то можно выжить. Можно принести детенышам, родственникам, «своим» не тушу мамонта, а коттедж, яхту, машину «Феррари».
Таков традиционно-системный принцип криминального структурирования. Чем ближе племя по родовой предрасположенности к набеговому, паразитарному восприятию действительности, тем легче построить криминальную общность, основываясь на традиционном и приспосабливая это традиционное под свои новые криминальные цели. Много из этого не выжмешь…
А вот другой, антисистемный, принцип богаче. Говорится: «Мы не просто другие. Мы прямая противоположность этим… Пристойненьким, трудолюбивым, законопослушным…» Создается — по принципу «от противного» — кодекс чести, нормы поведения, принципы общения, поощрения, суда, наказания etc. Все это — для себя. А дальше надо выходить в мир «приличненьких и пристойненьких». Его надо не только обворовывать. Его надо и осваивать, специфическим способом «заимствуя» его нематериальные активы, которые в буквальном смысле украсть нельзя, а в фигуральном смысле — и можно, и должно. Криминальная антисистемная культура создает не только своих антисистемных героев. Она пытается героев ненавидимой и экспроприируемой Системы (она же общество) переосмыслить и превратить тем самым в свой «нематериальный актив».
Криминальная антисистема осваивает, например, героя Системы по фамилии Пушкин, переводя его деяния на свой язык. Создается образ «блатного Пушкина». Пушкин, де, мол, вел себя по воровским законам, дрался с ментом — Дантесом… А перед смертью послал братве маляву, сказав, что «умирает не как сука, а как блатной».
Экстраполируем этот невыдуманный вариант антисистемных заимствований. Почему бы Антисистеме (не проблематичной, гумилевской,
Почему не криминализовать Евангелие? Или не создать вместо криминализированного Пушкина криминализированного же Христа?
Слишком фантастично? Сегодня — может быть. А завтра? И мало ли что, казавшееся нам фантастичным вчера, сегодня стало реальностью?
Поскольку я с помощью подобных экстраполяции хочу всего лишь нащупать метафизический принцип, объясняющий уже описанные мною религиозные странности, то давайте не отметать с порога и такую экзотику. Признав, что дело УЖЕ зашло далеко. Что говорили-говорили о грабительской сущности капитализма… Потом восславили именно эту, проклинаемую ранее, сущность…
А еще говорили о глотке свободы и ужасной советской несвободе. А потом оказалось, что раб должен возлюбить хозяина, дабы не было эксцессов «a la Спартак»…
Проводимые же мною экстраполяции призваны показать, что не хозяина раб должен возлюбить, а братка. И не возлюбить, а лечь под него. И не возбухать. Удается откупиться — прыгать от радости. А не удается — пенять на себя, а не рассуждать на разного рода идеальные темы, доводя себя до совершенно непристойной исторической страсти. Опустили тебя? Значит, на роду написано быть опущенным, природа тебе не додала, слабак ты и знай подобающее слабаку место. Ах, не слабак? Так сыграй по правилам, задаваемым благородно-грабительской сущностью, она же подлинно жизнеутверждающее мироустройство. Прояви крутизну то есть. Только к идеальному не апеллируй, братан. К этой… как там бишь ее? Справедливости… Ты еще о законе порассуждай. «Закон — тайга»… Че, не в курсе, кореш?
В России уже восславлен, причем недопустимым для всего остального мира образом, так называемый социал-дарвинизм. Теория развития, основанная на том, что сам не чуждый религии Дарвин называл «выходом из инферно», греховна. А инферно? Такое, чтобы из него выхода не было? Итак, социал-дарвинизм уже воспет неслыханным и недопустимым образом… А что если идеалом этого социал-дарвинизма станет браток? Что если будет воспето его право (жить — значит быть несправедливым) опускать, пригибать и так далее? Ведь Ницше-то, который жизнь восславил и справедливость отменил, как раз и является отцом социал-дарвинизма!
Стоп! Мы же о метафизике говорим! Жизнь жизнью, а смерть?
Жил такой крутой, верный закону жизни, закону пригибания, опускания, пожирания ворюга… По совместительству — кровопийца… Идеальный представитель идеального, в силу своей безыдеальности, мироустройства, подлинный выразитель его восхитительно-грабительской сущности. И, уже когда опускал, пожирал, делал все, что подобает прихожанину церкви жизни имени Ф. Ницше, знал при этом, что умрет. Волк, тигр, крокодил делал то же самое и не знал. А он знал. Жизнь без идеала, не имеющая над собой судьи, но знающая о фатуме смерти, — это не животная жизнь.
Бандитам надо не только нормы устанавливать, суды вершить, праздники справлять (определенным, делающим их социумом образом). Им надо хоронить своих собратьев, переправлять их в мир иной. Собратья же — необязательно атеисты.
Возникает несколько нетривиальных проблем.
Прежде всего — проблема греха. Если братан ищет утешения в классической религиозности, то никакие трансформации оной не могут полностью стереть проблему греха и платы за грех. То бишь вечных мук, ада и всего прочего. Ада, созданного в социальном смысле (подчеркиваю — в социальном, не желая задевать чувства верующих) для того, чтобы не все становились братанами. Потому что когда все станут братанами, то жизнь кончится. И братаны кончатся вместе с нею.