Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2
Шрифт:
Булгаков пытался проникнуть в тайну сталинской революционной веры и написал ради этого пьесу «Батум» (первое название — «Пастырь»). В пьесе молодой Сталин поднимает тост за некое братство революционеров. Вот что булгаковский Сталин говорит об этом братстве:
Сталин . Ну, что же… По поводу Нового года можно сказать и в пятый раз. Хотя, собственно, я и не приготовился. Существует такая сказка, что однажды в рождественскую ночь черт украл месяц и спрятал его в карман. И вот мне пришло в голову, что настанет время, когда кто-нибудь сочинит — только не сказку, а быль. О том, что некогда черный дракон похитил солнце у всего человечества. И что нашлись люди, которые пошли, чтобы отбить у дракона это солнце и отбили его. И сказали ему: «Теперь стой здесь в высоте и свети вечно! Мы тебя не выпустим больше!» Что же я хотел сказать еще? Выпьем за здоровье этих людей! Ваше здоровье, товарищи!
Ну, вот… Так много сказано о каком-то «ордене меченосцев».
О таком же акте возвращения огненного дара говорит Горький в легенде о Данко.
«Данко смотрел на тех, ради которых он понес труд, и видел, что они — как звери. Много людей стояло вокруг него, но не было на лицах их благородства, и нельзя было ему ждать пощады от них. Тогда и в его сердце вскипело негодование, но от жалости к людям оно погасло. Он любил людей и думал, что, может быть, без него они погибнут. И вот его сердце вспыхнуло огнем желания спасти их, вывести на легкий путь, и тогда в его очах засверкали лучи того могучего огня… <…>
— Что сделаю я для людей?! — сильнее грома крикнул Данко. И вдруг он разорвал руками себе грудь и вырвал из нее свое сердце и высоко поднял его над головой. Оно пылало так ярко, как солнце, и ярче солнца, и весь лес замолчал, освещенный этим факелом великой любви к людям, а тьма разлетелась от света его и там, глубоко в лесу, дрожащая, пала в гнилой зев болота».
Горький написал об огненном сердце Данко задолго до революции 1917 года. Булгаков вложил в уста Сталина слова о людях, вернувших человечеству Огонь творчества, похищенный драконом капитализма, в эпоху зрелого сталинизма.
А в 1925 году Назым Хикмет в своем стихотворении «Песня пьющих Солнце» предъявляет совершенно такую же, причем достаточно развернутую, метафизическую концепцию. Она заслужи вает того, чтобы быть развернуто процитированной.
Итак, «Песня пьющих Солнце»…
Эта песня — песня людей, пьющих Солнце из круглых кувшинов. Это — космы волос, водопадом огней обдающих шеи и спины. Это — огненный войлок гончих собак, догоняющих зверя воем, это — бешеный смерч на обугленных лбах босых медноногих героев. Я тоже с героями рядом шагал, я волосы солнечным светом обвил, по мосту, ведущему к Солнцу, гремел, трубил в разъяренные местью рога; я Солнце из круглых кувшинов пил, я песню с героями пел. <…> В нашем походе не нужно таких — скованных по рукам и ногам каторжной цепью слез родных, тоской по родным очагам. Нету места в нашей толпе тому, кто трусливо на Солнце щерится, тому, кто живет в пустой скорлупе своего одинокого сердца. А в этой расплавленной руде, вылитой Солнцем на нас, горит миллион кровавых сердец в этот восторженный час. Тот, кто с нами, всегда и везде сердце свое отдаст этой клокочущей руде, вылитой Солнцем на нас. Нападение на Солнце. Нападение на Солнце. Мы захватим Солнце! Мы захватим Солнце! Наши пращуры — железо, вода и огонь. Наши жены кормят Солнцем детей. Наши медные бороды пахнут землей, наша ладонь пропитана жирным потом полей. Наша радость густа и нагрета кровью, ею каждый путник повит, как горячее юношеское изголовье раздражением первой любви. Вскидывая крючья лестниц на звезды, ступая по черепам погибших друзей, мы подымаемся к Солнцу по воздуху баснословной ордою людей. Те, кто погибли, — погибли в борьбе. Солнце служит для них могилой. ИхМы снова сталкиваемся с огненосным рыцарством и метафизикой творческого огня. Огненосец Данко… Огненосец Сталин у Булгакова… Огненосная партия у Назыма Хикмета… Узкая традиция, передаваемая внутри метафизической коммунистической секты? Но Булгаков-то никак к этой секте не принадлежит. В том-то и дело, что некая огненосная тема возникает и у преданного коммунизму Назыма Хикмета, и у ненавидящего коммунизм Булгакова. Который не коммунизм хочет воспевать, а в личности Сталина разобраться. Интересно именно то, что об одном и том же Огне совершенно аналогичным образом говорят люди, не присягнувшие марксизму, подобно Назыму Хикмету или Галине Серебряковой. И даже не протянувшие ему руку, подобно Горькому. Булгаков марксизму враждебен, Леонид Андреев чужд. Но ведь и Андреев в своей метафизической пьесе «Анатэма» говорит то же самое, что и Назым Хикмет в «Песне пьющих Солнце». То есть буквально то же самое! Не нечто сходное, а один к одному:
Некто . Но не мерою измеряется, и не числом вычисляется, и не весами взвешивается то, чего ты не знаешь, Анатэма. У света нет границ, и не положено предела раскаленности огня: есть огонь красный, есть огонь желтый, есть огонь белый, на котором солнце сгорает, как желтая солома, — и есть еще иной, неведомый огонь, имени которого никто не знает — ибо не положено предела раскаленности огня. Погибший в числах, мертвый в мере и весах, Давид достиг бессмертия в бессмертии огня.
Метафизика Творческого Огня… Не увидеть ее в марксизме можно только в одном-единственном случае. Когда целенаправленно избегаешь всего, что не укладывается в очевидно ущербный, но почему-то нужный, стереотип. Стереотип атеистического марксизма. То, что этот ложный стереотип был нужен и врагам марксизма, и его весьма специфическим почитателям, понятно. Но почему сейчас мы должны приносить истину в жертву стереотипам имени М.А. Суслова? Или — в жертву контрпропагандистским клише Гарварда? При том, что эти стереотипические крайности сходятся? А почему они сходятся — вот вопрос. Это игра случая или нечто совсем другое?
Итак, высшее благо — это Творческий Огонь.
О метафизике Огня в иудаизме (неопалимая купина), христианстве (таинство Пятидесятницы, благодатный огонь) и других религиях сказано так много, что развернутые экскурсы мне представляются излишними. А вот не обратить внимание читателя на очень странные строчки глубоко религиозного Фета я не могу.
Не жизни жаль с томительным дыханьем, Что жизнь и смерть? А жаль того огня, Что просиял над целым мирозданьем, И в ночь идет, и плачет, уходя.Мы видим, что речь идет о трансцендентальном Огне, об Огне, по сравнению с которым жизнь и смерть ничего не значат. Об Огне, просиявшем над целым мирозданьем. То есть об Огне Высшего Творчества. В какую же (понятно, что более могучую) трансцендентальную Ночь идет этот Огонь? Почему он уходит? И почему он, уходя, плачет? Что это за могучая трансцендентальная Инстанция — Ночь? Она же — Тьма? В этом нам придется разбираться подробнее. А пока зафиксируем само наличие метафизики Огня в мировых религиях и так называемой «светской метафизике», которой мы сейчас занялись.