Исчадия разума: Фантастические романы
Шрифт:
— Но можно ли ему доверять?
— Ничего определенного сказать не могу. Побудем с ним рядом, понаблюдаем и решим.
— Волк вроде бы не испытывает к нему неприязни. Не уверен, что он нравится волку, но, по крайней мере, неприязни не видно.
— А волку ты доверяешь?
— Когда я застрял в той расщелине, он мог бы запросто сожрать меня. Я был не в силах ему помешать. С припасами у нас было туго, и он был голоден. Но ему, по-моему, даже в голову не приходило, что я съедобен…
Конепес приплелся обратно к столу, согнувшись под тяжестью сундука,
— Однако теперь увидим что и как.
— Уж не хочешь ли ты сказать, — спросила Инид, — что сам не ведаешь о том, какие сокровища в сундуке?
— О, ведать я ведаю. Однако не известны мне ни форма содержимого, ни облик его, ни как именно его применять.
Склонившись над сундуком, Конепес отстегнул запоры. Крышка отскочила как на пружине, и изнутри полезло какое-то пористое тесто. Тесто вздулось и поперло через край, сползая по стенкам и растекаясь вокруг — пористая масса все лезла и лезла из сундука, будто ее впихнули туда под давлением, а теперь выпустили на волю и позволили тем самым раздаться до прежнего объема.
Продолжая всходить, тесто затопило площадку-столовую и начало окутывать дом. Из двери опрометью выскочил робот, спасаясь от вторжения непонятной каши. Бун схватил Инид за руку и поволок ее прочь по колее. К ним присоединился волк. Конепес пропал из виду. А невод приподнялся сам по себе и поплыл в сторону, держась совсем низко, в нескольких футах над почвой. Отлетев на триста-четыреста ярдов, он, по-видимому, решил, что достаточно, и вновь приземлился. Волна теста докатилась до вагонетки, и та попятилась, погромыхивая и мало-помалу набирая скорость.
При этом тесто постепенно меняло вид и характер. Оно потеряло всякое сходство с цельной массой, стало еще более пористым, а точнее, ячеистым, — но вспухало неукоснительно, расползаясь по грунту и выпучиваясь вверх. Занимаемая им площадь увеличилась в сотни раз, в нем зажглись многочисленные искристые точечки, образовались участки грязноватого мрака и туманные завихрения, простреливаемые какими-то светлячками. Одни точечки возгорались ярче, другие отдалялись и тускнели. Вся масса была наполнена ощущением беспрерывного движения, изменчивости, непостоянства.
— Тебе понятно, что это такое? — спросила Инид. Бун, конечно же, ответил отрицательно. — А куда делся Конепес? Ты его не видишь? Он что, до сих пор в этом хаосе?
— Подозреваю, что да. Он оказался таким дуралеем, что позволил хаосу поглотить себя.
Сундук стал неразличимым — его скрыла масса, ставшая теперь туманной, полупрозрачной и по-прежнему разбухающая, хотя, пожалуй, с меньшей скоростью. Теперь это был искрящийся, переливающийся мыльный пузырь.
— Вот он, Конепес, легок на помине! — глухо воскликнула Инид, указывая в глубь пузыря. И Бун тоже различил контур пришельца — контур был слабый, расплывчатый, но Конепес упорно пробивался к людям и наконец вырвался наружу, словно из паутины.
— Это Галактика! — крикнул он, приближаясь своей ковыляющей походкой. — Объемная схема Галактики! Доводилось мне слышать о подобных схемах, однако такого размаха я не ожидал… — Он уставился на них, выпучив многочисленные глаза, а затем отвернулся и принялся тыкать своим резиновым пальцем в разные точки пузыря. — Взгляните на звезды. Одни сияют с яркостью поистине свирепой, другие столь тусклы, что их почти не видно. Обратите внимание на пылевые облака, на дымчатые туманности. А вот эта белая прямая, устремленная к центру Галактики, есть ваша Магистраль Вечности.
— Быть того не может, — отозвалась Инид.
— Однако непременно ты видишь все это своими глазами и все же объявляешь невозможным. Неужто не ощущаешь беспредельность нашей Галактики, ее упоительную мощь и славу!..
— Ладно, допустим, это Галактика, — высказался Бун. — И белую прямую вижу, но нипочем не догадался бы, что она — та самая магистраль, на которой мы находимся…
— Заверяю вас, она и есть, — настаивал Конепес. — В легендах моего народа упоминается о магистрали, бегущей среди звезд. Хотя легенды, все до одной, умалчивают о том, зачем проложена магистраль и куда она ведет. Но мы последуем ее курсом и разберемся самолично.
Бун долго вглядывался в исполинский пузырь — и чем дольше вглядывался, тем прочнее убеждался, что да, Конепес прав, схема воспроизводит спиральную галактику. По форме схема напоминала грубый овал, отнюдь не столь четкий и аккуратный, как на картинках в пособиях по астрономии. Тем не менее не оставалось сомнений, что это расширяющаяся галактика с довольно плотным ядром и отходящими от него более разреженными рукавами. Один из таких рукавов раскручивался как раз в том направлении, где стояли столики со стульями, и удивительное дело — столики были видны и сейчас, хоть и довольно смутно.
Конепес немного отодвинулся, бочком подобрался к схеме и даже ссутулился, внимательно ее изучая. А волк, напротив, вернулся к людям, подошел совсем близко, и было заметно, что его пробирает дрожь. И неудивительно, решил Бун про себя, такие переживания испугают кого угодно. Наклонившись, он потрепал зверя по холке и произнес ласково:
— Спокойнее, дружище! Все будет хорошо. Да и сейчас все в полном порядке… — Волк прижался к Буну еще теснее, и тот вынужденно задал себе вопросы: а правду ли я говорю? могу ли я ручаться, что все в порядке? никак не могу… И обратился к Инид: — Слушай, твой Конепес говорил тебе раньше о каких-либо схемах или картах?
— Он много о чем говорил и часто невразумительно. По крайней мере, мне казалось, что невразумительно. Всего не упомню, но, пожалуй, он говорил о генетических картах, которые вживлены ему в мозг или в подсознание.
Конепес неуклюже приковылял обратно и спросил:
— Так мы намерены обследовать Галактику или нет?
— Ты имеешь в виду — полезть в эту кашу? — переполошилась Инид. — Взять и шагнуть в это месиво?
— Конечно и безусловно, — заявил Конепес. — Как же иначе сумеем мы докопаться до истины? Белая прямая ведет куда-то, и мы непременно выясним куда. Она не может быть проложена бесцельно.