Ищи меня в отражениях
Шрифт:
Я поправил челку, одновременно вглядываясь в учителей и выявляя их предпочтения. Почувствовал, как синяк под глазом стремительно побледнел. Царапины на шее и носу втянулись, будто их и не было. Я потер руки друг о друга, и ранки на костяшках пальцев мгновенно затянулись. Лицо зарумянилось. Глаза посветлели и увлажнились. Мои волосы были слишком темными. Сейчас бы подошел светло-русый, однако такая перемена была бы очень заметной. Придется оставить их как есть, но челку можно укоротить. Я быстро провел рукой, пропуская между пальцами пряди и одновременно втягивая волосы. Наталья Георгиевна злобно фыркнула, но что она могла сказать или сделать? "Посмотрите, он меняет свою внешность прямо у вас на глазах!"
Я посмотрел ей прямо в глаза, состроил раскаивающуюся мину, захлюпал носом и каждую секунду был готов пустить слезу.
Глава 24
В комнате были только кровать, стул и стол. Выходить строго запретили, да я и не смог бы. Дверь заперта. Никто не должен был общаться со мной в течение трех суток. Пару раз в день приносили еду и выводили в туалет под конвоем. На всякий случай дали горшок, как будто думали, что я в самом деле захочу им воспользоваться. Развлекаться и бездельничать не разрешалось. Я должен был самостоятельно заниматься по разным предметам и сделать кучу упражнений из учебника. Короче, устроили мне тюремное заключение. Что и говорить, за два дня в школе мне удалось проштрафиться по полной программе - уйти с урока на глазах у всего класса, дерзить, стать причиной массового побоища и даже ударить учителя. Меня обвиняли, ругали, увещевали, стыдили. Каждый преподаватель счел своим долгом прочесть нравоучительную лекцию. Юрий Михайлович молчал и все больше хмурился. Я же выглядел очень жалко, хлюпал носом, хлопал длинными ресницами и бесконечно извинялся.
Но это не помогло... Все, казалось, поверили в мое раскаяние, но тут вступила математичка. Целую лекцию прочитала, почему таких, как я, надо выгонять из школы. Лишь только паучиха начала говорить, все учителя будто скукожились. Никто и слова вымолвить не смел. Даже директриса поджала хвост. Вся учительская заполнилась липкими вонючими волнами страха. Неужели такими отбросами можно питаться?
В итоге назначили педсовет на следующий понедельник. И если там будет математичка, меня точно выгонят из школы, каким бы абсурдным не был повод.
Устроить мне домашний арест - тоже было идеей математички. Она не напрасно подозревала, что и мне нужна энергия. А если я буду сидеть взаперти, то останусь голодным. Но ничего, три дня-то я уж выдержу. Меня сейчас больше беспокоило то, что Надя не сможет найти меня здесь. Надо же быть таким идиотом, чтобы забыть карманное зеркало в спальне!
Я нарезал круги по комнате, как слон по одной и той же траектории. Она появилась через несколько часов, когда я уже почти отчаялся увидеть ее в зеркале над умывальником.
– Почему ты здесь?
– накинулась она.
– Я искала тебя в спальне, в душевой, в общем холле, в столовой - почти все зеркала в Никитском проверила!
– Ну...
– Где твое карманное зеркало?
– Я забыл его в школьных брюках, - в ту же секунду я оказался у зеркала.
– Что ты здесь делаешь?
– настаивала Надя.
– Ну... опять наказан, - ответил я, разводя руками и стараясь улыбнуться невинно, как младенец.
– Меня заперли тут на три дня. Так что можешь приходить в любое время.
– Что ты опять натворил?
– она строго посмотрела на меня.
– Боже, что это?
– Я почувствовал прохладные кончики пальцев там, где совсем недавно был синяк. Досадно, что теперь от него осталась мелкая ссадина.
– Неважно, - сказал я небрежно.
Она посмотрела мне в глаза, и сквозь мину сочувствия пробилась легкая улыбка:
– Ну, ты герой...
– от этих слов и от ее пальцев, все еще ласкавших мою щеку, что-то сжалось внутри и поползло вниз живота. Я попытался поймать ее руку, но лишь воздух прошел сквозь пальцы. Мне непременно нужно было сейчас ее почувствовать. Так сильно, как будто от этого зависела жизнь. Я протянул вперед ладонь, и Надя тут же поймала ее в отражении. Моя рука заскользила выше и выше, чувствуя под собой локоть, плечо, на секунду задержалась возле мочки уха, и вот уже ее лицо в моих горячих ладонях, и ее прохладные губы наконец встретились с моими.
Я знаю, тот миг в ее объятиях останется со мной навсегда. Он, как точка отсчета, безвозвратно изменившая мою жизнь. Я чувствовал, что теперь способен на что угодно, лишь бы не потерять ее. Внезапно она стала самым необходимым и единственно важным во всей вселенной. Я понял, что обрел себя таким, каким всегда хотел быть, будто нашел потерянное когда-то. В ней я обрел свою душу.
Мы стояли молча, крепко прижавшись друг к другу. Казалось, мы знали друг о друге так много, гораздо больше, чем все остальные люди могут знать о нас.
– Как странно, - оборвал я тишину, - обнимаю воздух и чувствую тебя.
Глава 25
Это были самые счастливые три дня моей жизни. Большую часть времени Надя проводила со мной, уходя ненадолго лишь для того, чтобы я мог заняться уроками. Мы болтали обо всем на свете. Надя рассказывала о своих путешествиях, о разных людях и городах, о своих родителях, о проблемах и вещах, которые ее волновали.
– Друзей из класса у меня никогда не было, - начала она, когда я осмелился спросить про школьный бойкот.
– Ну, просто скучные они там все! О чем с ними говорить? Вот с Викой, например? Восхищаться ее новыми туфлями, которые привез крутой папочка из заграничной командировки? Тырить у родителей сигареты я не умею, тем более мои не курят. Сидеть с их компанией в кафе после уроков денег нет, а быть шестеркой за кусочек шоколадки я не собираюсь. В общем... не было у нас никогда ничего общего. Но как-то они терпели меня, особо не донимали. А тут эта выставка городская. Надо было что-то нарисовать. От каждой школы брали по одному рисунку. Кто хотел поучаствовать, принесли в школу свои работы. Вика у нас тоже типа рисует. Приперла огромный холст. Чего-то там маслом было намалевано, - Надя криво ухмыльнулась. А я вспомнил как заносчиво вела себя с Надей Вика.
– Ну, в общем, выбрали, конечно, мою картину. А ей сказали, что масла много, а толку мало. Да еще объяснили популярно, почему моя работа лучше. Вот тут они всей толпой начали меня травить.
– А учителя, почему они не вмешиваются?
– Вика отличница, и папа у нее в мэрии сидит...
– Понятно. А тот случай, в раздевалке?
Надя отстранилась и отвернулась от меня. Она молчала. Потом выдохнула:
– Да, было такое. Я просто устала от них. Ты знаешь, сколько времени я провела в этой раздевалке? Или туалете? Или в каморке со швабрами?... Сколько раз они тащили меня куда-нибудь, устраивали темную, а потом запирали. Я должна была что-то сделать, и сделала...
– сказала она твердо и посмотрела на меня.
– И я совсем не жалею. Пусть лучше считают меня опасной и чокнутой, чем тряпкой...
– Это скучно все, - Она встряхнула плечами, будто сбрасывая груз.
– Расскажи лучше что-нибудь о себе.
И я раскрылся, как мог. Я чувствовал, что просто обязан быть честным с ней. Я пытался рассказать все, и несколько раз слова готовы были сорваться с языка, но в последнюю секунду что-то мешало.
– Я должен сказать тебе, что не самый хороший... человек, - попробовал начать я.
– Знаю, - ответила Надя.
– Что именно?
– Вот хотя бы это... Ты всегда выглядишь испуганным, стоит мне сказать, что я все про тебя знаю, - я отвел глаза и заставил себя улыбнуться.