Исчисление ангелов
Шрифт:
– Чего вы от нас хотите? – тихо спросил Нейрн. – Мы прибыли сюда только затем, чтобы узнать, что здесь случилось.
– Теперь вы знаете, – развязно произнес Куэнас.
– Не совсем, – ответил Нейрн.
– Да ты еретик. На твое счастье, еретики так же вкусны старым богам, как и верующие, их крики слаще меда для наших богов.
– Вкусны? – проворчал Таг.
Но, похоже, аудиенция к этому моменту закончилась. Человек в маске махнул рукой.
– Пошли, – сказал один из державших Красные Мокасины воинов.
– Вкусны? – все бормотал Таг, пока его выволакивали из палатки.
– По-видимому, –
– Нет, я никак не могу понять, что значит в аду слово «вкусный».
– Это, скорее всего, значит, что они собираются нас съесть.
6
Герцог Лоррейнский
Бой закончился, не успев начаться. Из банды Ле Лупа уцелели всего несколько человек, остальные остались лежать бездыханными в поле. Адриана сидела рядом с Креси, Николас вцепился ей в руку и широко распахнутыми глазенками наблюдал за людьми в синих кафтанах, занятых своим делом. Самого молодого определили присматривать за ними, и он отчего-то нервничал, стоя на расстоянии десяти шагов.
Креси была еще жива, кровь текла у нее из носа, она судорожно хватала ртом воздух. В нее попали две пули, и обе в грудь, одна прошла чуть выше сердца. За последние два года Адриана видела достаточно ран, чтобы определить, что ранения Креси смертельны.
Но эта девушка была таким особенным, таким удивительным существом!
В тот момент, когда Адриана старательно перевязывала раны Креси, к ним подошел еще один солдат. Вероятно, когда-то его лицо было даже приятным, пока ему не сломали нос, и он стал походить на клюв попугая. Его темно-карие глаза лишились человеческого тепла. Как и солдат, которого обезглавила Креси, он был в форме гвардейца Швейцарской роты. Адриана зло посмотрела на него, но, к своему удивлению, обнаружила, что солдат изучает ее насмешливо и лукаво. Потом он перевел взгляд на Креси, затем снова на нее, и по его глазам Адриана определила, что он что-то для себя решил.
– Дева Мария, – произнес он, – мадемуазель де Морней де Моншеврой. – Гвардеец приподнял шляпу.
К Адриане уже давно никто так не обращался, и она вначале даже не поняла, что это ее собственное имя – это было имя из какой-то другой жизни.
– Мсье, я не имею чести вас знать.
– Прошу извинить меня, мадемуазель. Меня зовут Эркюль д'Аргенсон. Я… – Он склонился над Креси. – Мне очень жаль, что мы встретились при таких обстоятельствах. Как она?
Адриана удивленно приподняла брови:
– Вы знаете ее?
Он кивнул:
– Она состояла в Швейцарской роте, выдавая себя за мужчину. О том, что она женщина, знали всего несколько человек. Я был другом Николаса д'Артаньяна. Мы все ему завидовали, потому что ему посчастливилось стать вашим телохранителем.
– И это счастье стоило ему жизни, как и Креси. Я боюсь, что она не выживет.
– Уверяю вас, мы сделаем все, что в наших силах. Мой доктор здесь, рядом. – Д'Аргенсон улыбнулся. – Вы можете не поверить мне, но вам очень повезло, что вы встретили нас. Мы не головорезы, как эти ребята. – Он сделал жест рукой в сторону лежавшего неподалеку мертвого сотоварища Ле Лупа.
– Рада слышать это.
– Я думаю, – ответил он, пристально глядя на нее, – в более подходящем для бесед месте я расскажу вам больше. Здесь небезопасно.
Адриана пожала плечами.
– Я даже не знаю, где нахожусь, – ответила она.
– В настоящий момент эта земля принадлежит герцогу Лоррейнскому, – сказал он. – Но я боюсь, что через несколько дней она перейдет в руки московитов.
К ночи они выбрались на главную дорогу, ведущую от Нанси. По ней широким потоком тянулись скрипучие повозки с мужчинами, женщинами, детьми, с привязанными сзади к повозкам домашними животными.
– Куда же они все идут? – удивилась Адриана. – Было бы лучше, если бы они вернулись назад.
– Они надеются, что жизнь в деревенской глуши будет лучше. О московитах рассказывают всякие чудовищные истории, – ответил д'Аргенсон. – Одни говорят, будто бы они для восстановления сил пьют кровь своих жертв, другие – что заключили договор с князем тьмы.
Адриана рассеянно погладила гриву лошади, которую ей выделил для путешествия д'Аргенсон.
– Они ничего хорошего не найдут в деревенской глуши, – сказала она.
– За это я не могу поручиться, мадемуазель.
На протяжении нескольких часов спутники ехали против течения этого человеческого потока, местами приходилось продираться с трудом, но, не доезжая до города, они свернули с большой дороги на дорогу поменьше, что резко пошла в гору, и очень скоро у них за спиной горизонт вытянулся, словно голубая дымка. На небе расплывшимися пятнами выступили звезды. И Адриана вспомнила другую ночь, когда она лежала в объятиях Николаса д'Артаньяна, она была любима и любила, и звезды на небе сверкали, как россыпь драгоценных камней. И ей был тогда всего двадцать один год. Сейчас ей уже двадцать четыре, и у нее остались лишь воспоминания о том прекрасном чувстве и той удивительной ночи. Она рассеянно погладила по голове своего ребенка, названного именем ее возлюбленного, и подумала, суждено ли ему когда-нибудь увидеть такие же яркие звезды на чистом ночном небе.
Дорога вилась, виляя, по темному лесу, но спустя какое-то время появился свет от многочисленных костров. Часовые окликнули их, услышали удовлетворивший их ответ и пропустили в лагерь. Они миновали костер, сидевшие вокруг которого люди распевали песню, непристойную, но довольно мелодичную Адриана уловила витавший в воздухе запах мяса – большая редкость в последнее время.
Они проехали между двумя каменными столбами, увитыми плющом, далее через запущенный сад к дому, какие строили лет двести назад. Им навстречу поспешили ливрейные лакеи, и двое солдат подняли Креси и унесли ее, как сказал д'Аргенсон, к доктору.
Д'Аргенсон спешился и подошел помочь ей, но она уже переложила ребенка на левую руку, ногу перекинула через круп лошади и спрыгнула на землю, отказавшись от помощи.
– Я уже отвыкла от общества кавалеров, – извиняющимся тоном произнесла она.
– Да, кавалеров почти не осталось.
– Вы относитесь ко мне с почтением, хотя я знаю, какой у меня убогий вид.
И действительно, волосы у нее были спутаны, просто воронье гнездо, а украденное где-то платье изодрано в клочья.
– Бриллиант в любой оправе остается бриллиантом.