Исход зверя
Шрифт:
Из Москвы выехали на машине Пашина в два часа дня.
Валерия долго не соглашалась отпустить мужа без нее, но в конце концов дала себя уговорить – не без помощи Ратникова, пообещавшего присмотреть за женой Громова, и она осталась дома.
Терентий и сам порывался поехать с друзьями на Псковщину искать храм Морока, искренне увлеченный новой для него сферой применения профессиональных навыков, однако не стал спорить с Ильей, согласившись, что экспедиция может затянуться, а гарантий ее благополучного завершения нет. Да и Пашину с Громовым нужен был свой
Экипировки особой не потребовалось.
Илья взял два камуфляж-комбинезона – для себя и Антона, болотные сапоги, карабин, запас белья и продукты. Поклажа Антона и вовсе уместилась в небольшой сумке. Из оружия у него были наборы метательных пластин и нож, а также табельное оружие – пистолет «барс» с двумя обоймами патронов.
Естественно, пришлось перед отъездом сходить на поклон к начальнику БОКСа, докладывать о нападении на Курыло, спасать от наказания Николая, оставившего Виктора Михайловича вечером без защиты, и отпрашиваться на несколько дней «по личным обстоятельствам». Юрий Петрович Горячко был руководителем жестким, требовательным, однако справедливым, поэтому разобрался в ситуации быстро. К тому же генеральный директор ВВЦ все-таки остался жив, несмотря на электрошоковое потрясение и ножевую рану. Состояние его было тяжелым, но «стабильным», как утверждали медики. То есть, по их уверениям, Курыло должен был выжить.
Правда, спасти от наказания Николая это обстоятельство не могло. Он должен был охранять объект, несмотря ни на какие указания подопечного.
– Что за «личные обстоятельства», можешь сказать? – хмуро спросил Горячко Антона.
– Пока не могу, – ответил Антон, настроенный в случае отказа положить на стол начальника удостоверение сотрудника БОКСа. – Но это очень важно для меня.
Юрий Петрович окинул его подозрительным взглядом, наткнулся на ответный твердый взгляд подчиненного и буркнул:
– Надеюсь, ни в какое противозаконное дерьмо ты не вляпаешься. Чтоб тридцатого был на работе. Недели хватит?
– Должно хватить, – с облегчением сказал Антон.
– Тогда иди.
– Не наказывайте строго Николая, просто опыта у парня маловато.
– Разберусь как-нибудь.
На этом аудиенция у начальника закончилась. Теперь Антон был более или менее свободен и мог отправляться хоть к черту на кулички. Однако поехали они в другом направлении, хотя смысл фразы «к черту на кулички» вполне соответствовал цели пути.
Ратников предлагал им оружие и спецтехнику для похода, но Илья согласился взять только бинокль, арминг – компьютеризированный прибор для ориентации на местности, рацию и приборы для ночного видения.
– Мы идем не воевать, а на разведку, – заявил он, будучи не совсем уверенным в правоте своих слов. – В случае нужды свяжемся и обрисуем ситуацию.
– Я буду готов, – пообещал капитан. – Поскольку в мою задачу входит обнаружение и пресечение деятельности преступной группы, ворующей девочек, кто бы ни руководил этой группой – торговец людьми, депутат, чиновник, колдун или сам бог Морок, – он должен быть задержан! Поэтому я полностью на вашей стороне. В случае необходимости мои орлы вылетят к вам по пеленгу на вертолете с базы в Гаврилкове в любое время суток.
На том и порешили.
Антон попрощался с женой, пытавшейся бодриться и выглядеть уверенной, друзья сели в «Хонду» и выехали со двора.
Без четверти три они были уже за МКАД.
Дальнейший путь их пролегал через Вышний Волочек, Валдай, Старую Руссу и Порхов. В Псков решили не заезжать. По словам Безыменя, он сбежал от конвоиров в районе деревни Дилова Гора, а это был северо-восточный район Псковской губернии, и туда можно было ехать напрямую, через Карамышево и Торошино.
Вся дорога до Торошина заняла у путешественников шесть часов с хвостиком. Без двадцати минут девять они миновали окраины Торошина и направились к деревне Крипецкое, от которой до озера Большого было всего ничего – километр с небольшим по прямой. Где-то там, рядом с озером Большим, и располагалось озерцо, на берегу которого, опять же по словам Безыменя, стоял хорошо замаскированный храм Морока.
В Крипецкое решили не въезжать, чтобы не спугнуть наблюдателей, наверняка оценивающих гостей деревни и докладывающих своим хозяевам о появлении подозрительных лиц. Загнали машину с дороги в чащу леса, выключили мотор и с минуту прислушивались к тишине природы, уставшие от долгой гонки и качки. Потом Илья помял лицо ладонями и проговорил невнятно:
– Не понимаю…
Антон промолчал, ожидая продолжения.
– Не понимаю, – повторил Пашин. – Нас никто ни разу не остановил. Даже БАЗа не сработала. Тебе это не кажется странным?
– Кажется, – кивнул Громов. – Храм должен иметь несколько линий охраны, а нас пропустили свободно.
– Это я и хотел сказать. Хотя возможно другое объяснение: сторожевая система храма настроена только на сопровождение подозрительных объектов, разумеется, до каких-то пределов. Стоит нам переступить границу, как начнется атака. Но, может быть, хха не хотят включать активную сферу защиты? Ведь тогда мы сразу поймем, что храм стоит здесь. А так – тишь да гладь да божья благодать. Никакой реакции. И нет здесь ничего.
– Резонно, – согласился Антон после недолгих размышлений. – Едем дальше?
– Нет, дальше мы все-таки пойдем пешком. Если храм стоит в этом районе, нас рано или поздно засекут, не здесь, так у кольца активной защиты, а если его здесь нет, мы спокойно доберемся до озера еще к ночи.
Они переоделись в камуфляж-комбинезоны, укрепили на поясах и рассовали по карманам оружие, боеприпасы, рацию и мобильный телефон, арминг, инфраоптику и аптечку. Попрыгали на месте, проверяя, не звенит ли амуниция. Закидали машину ветками и валежником, чтобы ее нельзя было увидеть сквозь заросли. Посмотрели друг на друга.
– Спецназ выходит на тропу войны, – улыбнулся Антон. – Пленных не брать, убийц не жалеть.
Илья остался серьезным.
– Когда-то в детстве я читал романы Генрика Сенкевича и на всю жизнь запомнил его афористическое суждение: «Смертью никто не волен распоряжаться, но если кто-нибудь станет угрожать твоей Отчизне, жизни твоей матери, сестры или женщины, которую тебе отдали на попечение, то стреляй тому в лоб, не рассуждая, и не мучайся из-за этого никакими угрызениями совести».
Антон перестал улыбаться, помолчал.