Исход. Том 1
Шрифт:
— Я не понимаю, Билли.
— Мы должны предположить худшее, — объяснил Старки, и дрожащая улыбка появилась на его лице. Верхняя губа приподнялась и задрожала, как подергивается морда цепной собаки. Он указал на листы желтой бумаги, лежащие на столе — Теперь это вырвалось из-под контроля. Перекинулось в Орегон, Небраску, Луизиану, Флориду. Отмечены случаи заболевания в Мексике и Чили. Когда мы потеряли Атланту, мы потеряли троих человек, которые лучше всех умели справиться с этой проблемой. Мы так ничего и не добились с мистером Стюартом «Принцем» Редменом. Ты знаешь, они специально ввели ему этот вирус. А он-то думал, что это седативное. Но его тело убило вирус, и никто не имеет ни малейшего представления — как.
Если бы у нас было шесть недель, мы смогли бы повторить опыт. Но у нас нет этого времени. История с гриппом просто великолепна, но
— У Кливленда есть от восьми до двадцати мужчин и женщин в СССР и от пяти до десяти в каждой из европейских стран. Даже я не знаю, сколько их в красном Китае. — У Старки снова задрожали губы — Когда сегодня днем ты встретишься с Кливлендом, единственное, что тебе нужно сказать, — это «Римские дожди». Ты не забудешь?
— Нет, — ответил Лен. Рот его свело. — Неужели ты действительно считаешь, что они сделают это? Эти мужчины и женщины?
— Наши люди получили эти передачки неделю назад.
Они считают, что в них содержатся радиоактивные вещества. Это все, что им необходимо знать, ведь так, Лен?
— Конечно, Билли.
— И если ситуация изменится от плохой к… ужасной, никто даже не узнает. Сведения о «Голубом Проекте» не были разглашены до конца, мы уверены в этом. Новый вирус, мутация… наши противники могут подозревать, но у них будет слишком мало времени. Лен…
— Да, Билли?
Старки снова смотрел на монитор.
— Несколько лет назад моя дочь подарила мне томик стихов. Поэта по фамилии Йитс. Она сказала, что каждый военный просто обязан прочитать Йитса. Мне казалось, что это было шуткой с ее стороны. Лен, ты когда-нибудь слышал об Йитсе?
— Кажется, да, — ответил Крейтон. Подумав, а потом передумав сообщать Старки, что фамилия поэта произносится Йейтс.
— Я прочел каждую строку, — произнес Старки, не отводя глаз от молчаливого кафе на экране монитора — В основном только потому, что она думала, будто я не сделаю этого. Нельзя быть такой предубежденной. Я не очень-то многое понял — мне кажется, Йитс был сумасшедшим, — но я прочел все. Забавные стихи. Даже не всегда написано в рифму. Но в этой книжонке было одно стихотворение, которое я просто не в силах забыть. В нем этот сумасшедший, казалось, описал все, чему я посвятил всю свою жизнь, ее безнадежность, ее проклятое благородство. Он сказал, что все разваливается. Он сказал, что центра уже больше не существует. Мне кажется, он хотел сказать, что все становится многослойным, Лен. Йитс знал, что рано или поздно все станет распадаться, слой за слоем, даже если он и не знал ничего больше. А когда я впервые прочитал это стихотворение, у меня мурашки поползли по всему телу, да я До сих пор чувствую то же самое. Я выучил эту часть наизусть. «Какое свирепое животное — его время придет — склоняется к Рождающемуся в Вифлееме?»
Крейтон стоял молча. Ему нечего было сказать.
— Зверь уже в пути, — поворачиваясь, сказал Старки. Он усмехнулся сквозь слезы. — Оно в пути, и оно намного свирепее, чем мог себе представить этот Йитс.
Все распадается на части. Задача в том, чтобы сдерживать столько, сколько сможем, и как можно дольше.
— Да, сэр, — сказал Крейтон и впервые почувствовал, как слезы наворачиваются ему на глаза — Да, Билли.
Старки протянул ему руку, и Крейтон сжал ее обеими руками. Ладонь Старки была старой и холодной, как сброшенная змеей кожа, в которой умер какой-то маленький обитатель прерий, оставив свой хрупкий скелетик в оболочке рептилии. Слезы переполнили нижние веки Старки и сбежали по его тщательно выбритым щекам.
Мне нужно завершить кое-какие дела, — сказал Старки. Он снял кольцо Вест-Пойнта с правой руки и обручальное с левой. — Для Синди. Для моей дочери. Проследи, чтобы она получила их, Лен.
— Конечно.
Старки направился к двери.
— Билли? — окликнул его Лен Крейтон. Старки обернулся. Крейтон застыл, вытянувшись стрункой, слезы бежали по его щекам. Он отдал салют.
Старки отсалютовал в ответ, а затем вышел.
Лифт монотонно гудел, световое табло отмечало этажи. Раздался гудок тревоги — мрачное гудение, как будто кто-то знал, что это предупреждение о ситуации, которую уже нельзя поправить, — когда он своим личным ключом открывал дверь, чтобы попасть в гараж. Старки представил, как Лен Крейтон наблюдает за его передвижениями, глядя на мониторы, смотрит, как он садится в «джип» и едет по безлюдной зоне контроля, через ворота с табличкой «ЗОНА ПОВЫШЕННОЙ СЕКРЕТНОСТИ. БЕЗ ОСОБОГО РАЗРЕШЕНИЯ ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Контрольные пункты походили на стеклянные кабины, стоящие на скоростном шоссе. В них все еще находились стражи, но солдаты за тонированными стеклами были мертвы и тела их высохли, мумифицировались под жгучим солнцем пустыни. Кабины были пуленепробиваемыми, но они не были защищены от проникновения вирусов. Застывшие, остекленевшие глаза солдат бессмысленно смотрели на него, когда Старки проезжал мимо, — единственный движущийся предмет на отрезке дороги между вереницей домиков Квонсета и приземистыми зданиями из шлакоблоков.
Он остановился позади приземистого здания с табличкой «ВХОД КАТЕГОРИЧЕСКИ ВОСПРЕЩЕН. ТОЛЬКО С ПРОПУСКОМ КАТЕГОРИИ А-1-А», висящей на двери. Одним ключом он открыл дверь, вторым включил лифт. Страж, мертвый, как гвоздь, и окоченевший, как кочерга, смотрел на него из стеклянной кабины слева от лифта. Когда подошел лифт и открылись дверцы, Старки быстро шагнул внутрь. Ему казалось, что он чувствует на себе взгляд мертвого стража, тяжелый взгляд глаз, напоминающих два запыленных камешка.
Лифт опускался так быстро, что у Старки чуть не вывернуло внутренности. Нежно звякнул колокольчик, когда лифт достиг цели. Дверцы открылись, и приторный запах разложения ударил его, как пощечина. Запах не был слишком сильным, потому что воздухоочистители все еще работали, но даже они не могли полностью истребить этот дух. «Когда человек умирает, он хочет, чтобы об этом знали», — подумал Старки.
Перед лифтом распростерлось около дюжины тел. Старки осторожно переступал через них, не желая наступить на разлагающуюся, вздутую руку или споткнуться о вытянутую ногу. Он может вскрикнуть, но ему определенно не хотелось делать этого. Нельзя кричать в могиле, потому что уже один звук этого крика может отправить на тот свет, а Старки именно там и находился: в могиле. Все выглядело как отлично финансируемая научная лаборатория, но на самом деле только и ждало, чтобы превратиться в могилу.
Дверцы лифта закрылись позади него; с надсадным гулом лифт автоматически начал подниматься вверх. Старки знал, что лифт не может подняться, пока кто-то не вызовет его поворотом специального ключа; но так как установленный порядок и связь были нарушены, компьютеры подключили лифты к общей программе. Почему эти несчастные мужчины и женщины лежали здесь? Очевидно, они надеялись, что компьютеры забудут перевести лифты в аварийный режим. В этом была определенная логика. Здесь все полетело к чертям. Старки пошел по коридору, ведущему в кафе, стук каблуков казался оглушительным в гулкой тишине. Сверху флуоресцентные лампы, забранные фиксирующими рамами, разливали резкий, не дающий теней свет. Тела лежали и в коридоре. Мужчина и женщина, они были без одежды, в головах зияли дыры. «Они развлеклись, — подумал Старки, — потом он застрелил ее, а затем покончил с собой. Любовь среди вирусов».
Револьвер 45-го калибра армейского образца все еще был зажат у мертвеца в руке. Кафельный пол был заляпан кровью и серым веществом, напоминающим овсяную кашу. Старки подавил в себе сильное, но, слава Богу, мимолетное желание наклониться и прикоснуться к холмикам груди мертвой женщины, чтобы проверить, твердые они или мягкие.
Еще дальше по коридору, прислонившись к двери, сидел мужчина, к его шее шнурком от ботинка была привязана записка. Подбородок его упал на грудь, закрывая написанное. Старки пальцами приподнял подбородок и откинул голову мужчины назад. Когда он проделывал это, глаза мужчины с негромким стуком провалились внутрь. Красным фломастером было написано: «ТЕПЕРЬ ВЫ ЗНАЕТЕ, ЧТО ЭТО СРАБОТАЛО. ВОПРОСЫ ЕСТЬ?» Старки отпустил подбородок мужчины. Голова так и осталась поднятой вверх в неудобном положении, темные, пустые глазницы смотрели прямо вперед. Старки попятился. Он почувствовал, что плачет, потому что у него не было никаких вопросов.
Дверь кафе была широко распахнута. На ней висела большая доска объявлений. Старки прочитал, что 20 июня должен состояться матч по игре в кегли. «Грим гатерболлерс» против «Фест страйперс» в чемпионате лаборатории. Также Анна Флосе желала поехать в Денвер или Боулдер 9 июля. Она искала попутчика, чтобы пополам оплатить расходы и по очереди вести машину. А некто Ричард Беттс хотел избавиться от дружелюбных щенков, смесь колли и сенбернара. К тому же в воскресенье в кафе должно было состояться богослужение.