Исход
Шрифт:
— Ты хорошо рисуешь, — сказала гостья.
— Еще бы! — бросил он в ответ. — Рука набита. Джорджа Вашингтона и Линкольна я вообще рисую с закрытыми глазами.
Он присел на край койки и принялся кусать губы. Карен села рядом. Никогда еще он не сидел так близко к девушке. Она дотронулась пальцем до голубой наколки на его руке.
— Освенцим?
— На кой черт я тебе сдался?
— Может, ты мне нравишься.
— Нравлюсь?
— Ага. Когда не рычишь. И голос у тебя приятный, если не орешь.
У него задрожали губы.
— А я… а ты мне действительно
— Сколько тебе лет?
— Семнадцать. — Дов вскочил на ноги и резко повернулся к ней. — Боже, как я ненавижу этих англичан! Они ничуть не лучше немцев!
— Дов!
Он замолчал и тут же на глазах Карен вернул своему лицу прежнее, ставшее уже привычным мрачное выражение. Но начало было положено: Дов хоть немного сбросил маску.
Дов стал искать общества Карен, и девушка доверяла ему все больше. Карен рассказала ему самое сокровенное: она хочет попасть в Палестину, чтобы найти отца. Дов радовался, что Карен выбрала именно его, но и девушке эти беседы тоже были приятны. С тех пор как она оставила Хансенов, у нее не было возможности подружиться с кем-нибудь.
И вот однажды произошло важное событие: Дов Ландау улыбнулся.
Карен рассказывала о Хансенах, о датчанах, о детях, которых она так любила, о своей надежде найти отца, и ему тоже захотелось рассказать о чем-нибудь приятном. Но как Дов ни силился, ничего такого припомнить не мог. Родители, сестры, родной дом — это было так давно, что он все позабыл.
Карен избегала тем, которых избегал он сам, и никогда не расспрашивала Дова об Освенциме или гетто.
Спустя несколько недель она явилась к нему с просьбой.
— Дов, есть дело, сделай его для меня…
Он сразу сжался, прищурился.
— Людям из Моссада известно, что ты умеешь подделывать бумаги.
— Ну так что же?
— Здесь какой-то новый человек из Палестины… Хочет побеседовать с тобой. Его зовут Ари Бен Канаан. Ему нужны паспорта и всякие бумаги. Помоги ему.
— Ах, вот оно что! Ты подлизывалась ко мне, чтобы завербовать?!
— Ты сам не веришь тому, что несешь.
— Если я им так уж нужен, — пробормотал Дов, — то почему они не пришли и не попросили сами?
— Как же они могут попросить тебя, если ты ни с кем не разговариваешь?
— А с какой стати мне работать на них?
— С той стати, что они работают на тебя.
— Как бы не так! Они работают только на самих себя!
— Ладно, будь по-твоему. Но ведь они не хуже немцев, а если ты мог подделывать доллары для немцев, то ничего с тобой не случится, если будешь делать паспорта для Моссада.
— За словом в карман ты не лезешь.
— Дов, я тебя никогда ни о чем не просила. А теперь прошу. Что им сказать?
— Скажи, что я, может быть, соглашусь, но нужно сначала кое о чем договориться.
— Вот и договорись. Ари Бен Канаан ждет.
— Хорошо, пускай приходит.
Ари Бен Канаан понравился Дову, хотя он ни за что бы в этом не признался. Он говорил только по делу и без обиняков объявил Дову, что если тот не согласится работать, то его отправят с Кипра последним. Дову нравилась в нем хватка — ею Ари напомнил Мундека. Он согласился работать, но все, кроме Карен, продолжали считать его неисправимым. Он по-прежнему говорил только зло и сердито. Иногда на него находило бешенство, и Карен звали, чтобы его успокоить.
ГЛАВА 29
До начала последнего этапа операции «Гедеон» остались сутки. Ари Бен Канаан созвал своих командиров на совещание в дом Мандрии.
Давид Бен Ами вручил Ари наряды, изготовленные Довом, Ари посмотрел бумаги и признал, что этот парень — настоящий артист. Никто не догадается, что это подделка. Давид доложил, что закончены все приготовления — от принятия мер безопасности до доставки кошерной пищи для верующих.
Иоав Яркони сообщил, что грузовики тоже готовы и потребуется не больше двадцати минут, чтобы они добрались от 23-й роты до Караолоса.
Зеев Гильбоа доложил, что погрузка детей в Караолосе займет считанные минуты. О цели поездки он скажет им прямо перед отправкой.
Американец Хэнк Шлосберг, капитан «Исхода», собирался поднять якорь в Ларнаке на рассвете, чтобы прибыть в Кирению за час, а то и два до прибытия автоколонны.
Мандрия сказал, что расставил наблюдателей вдоль пути следования. Они немедленно предупредят водителей, если произойдет непредвиденное. Другие наблюдатели установят контроль за запасными маршрутами. Мандрия будет ждать у себя дома, в Фамагусте. Как только колонна проедет мимо его дома, он тут же позвонит в Кирению Марку Паркеру.
Ари встал и окинул взглядом помощников. Все нервничали. Даже обычно безмятежный Яркони уставился в землю. Ари не стал ни поздравлять их, ни желать успеха. С поздравлениями еще успеется. Что же касается успехов, то пусть они об этом побеспокоятся сами.
— Сначала я хотел устроить побег через три дня, когда англичане сами начнут перебрасывать детей в новые лагеря. Но стало известно, что майор Алистер что-то заподозрил. Есть основания считать, что он потребовал из Лондона указаний, минуя своего непосредственного начальника, генерала Сазерленда. Поэтому приходится действовать немедленно. Грузовики прибудут в Караолос в девять утра. Надеюсь, к десяти дети будут в машинах. С момента, когда мы свернем с ларнакского шоссе, начнутся два решающих часа. Нет оснований бояться, что колонну остановят. Наши машины известны по всему Кипру. Однако мы не должны терять бдительности. Вопросы есть?
— Лехаим! — воскликнул Давид Бен Ами, подняв рюмку. Восторженная натура не позволила ему покончить с таким делом буднично.
— Лехаим! — ответили остальные.
— Мне частенько приходится слышать это «лехаим», — сказал Мандрия. — Что оно означает?
— Это означает «За жизнь!», — ответил Давид. — В устах евреев это не так уж мало.
— За жизнь, — повторил Мандрия. — Хорошо как!
Ари подошел к Мандрии и обнял его.
— Вы стали нам настоящим другом, — сказал он.