Иск Истории
Шрифт:
Как в анекдоте с ковбоем, который подошел к бармену: «Дважды два!» – «Четыре», – дрожа, ответил бармен. «Пятью пять!» – «Двадцать пять».
Ковбой застрелил бармена. «Почему?! – удивился друг ковбоя. «Он слишком много знал».
События продолжали сводить массы с ума.
Дело врачей» оказалось кровавым наветом.
Арестовали и расстреляли Берию. По всему НКВД прокатилась волна самоубийств. Армянское радио, когда-то на вопрос «Почему не хватает ондатровых шапок» ответившее – «Потому что давно не производился отстрел начальства», просило прощения за неправильный
Во всех актовых залах страны, набитых уже вовсе обалдевшей публикой, слышался треск ломаемых костей, текла кровь: читался доклад Хрущева на ХХ-м съезде о преступлениях Сталина.
В разных местах пытались рушить его памятники, но больше всего не поддавались сапоги вождя, так и остававшиеся одиноко на пьедестале и наводившие ужас на гулявших в ночи любовных парочек.
Уже укатили Сивкой с крутых горок антипартийную группу, от которой никак не мог отцепиться «примкнувший к ней Шепилов».
Сместили Хрущева.
Не успел «железный Шурик», дорогой товарищ Шелепин, пригрозить, что скрутит в бараний рог «гнилую интеллигенцию», которая уже по старой привычке приготовила чемоданчики со сменой белья, как сам исчез в круговороте, и на трон на долгие годы прочно уселся «бровеносец в потемках».
Во всей этой кутерьме лишь один вопрос оставался неизменным – еврейский: извечно русское «тащить и не пущать».
Кремлевские вершители мира в своем дремучем высокомерии, отсутствии чувства реальности, почти детском желании насолить Америке, нашли себе игрушку – «полукадета, полуэсера» Гамаля Насера, завалили его оружием, возвели в герои Советского Союза, даже на миг не задумываясь, что готовят очередную и, вероятно, последнюю Катастрофу еврейства. Что им какая-то там букашка, почти незаметный мазок на карте, на которой даже имя страны не умещается. На картах «верных друзей» арабов этого мазка и вовсе нет.
Можно было, не стесняясь, во всеуслышание называть эту букашку агрессором и пиратом, который своим, понимаете, поведением поставил под вопрос собственное существование.
Звонкая – на весь мир – оплеуха Шестидневной войны, многомиллиардные потери не привели их в чувство, но разбудили забитое столетиями достоинство евреев во всех местах, где бы они ни были.
Во всем ошеломленном мире, кроме, естественно, «братского социалистического лагеря», шли фильмы, показывающие разгромленные вместе с самолетами арабские аэродромы, почти плачущего, как обиженный ребенок, которого ввел в заблуждение «старший братец» Гамаль, короля Хусейна, обширные пространства Израиля, плотно заставленные трофеями – новенькими, с конвейера, советскими танками, гаубицами, машинами.
Но, главное, сага о русских сапогах – будь то хромовые вождя или кирзовые солдат – обретала силу сюрреального сюжета, поражающего человеческое воображение. Через весь Синай, за горизонт, помрачая ум, тянулась гуськом вереница сапог. Хотя песок Синая был раскален июньским солнцем, бежать было легче босиком.
И хотя все казалось по-старому незыблемым, явно ощущалось, как пел Галич, «чтой-то непонятное в воздухе».
В душах младоевреев просыпалась забытая в веках иудейская
По всей стране прокатилась волна еврейских процессов, показав, что в мощнейшей империи, наводившей страх на весь мир, что-то давно проржавело и подгнило.
И грянул гром, треснул лед, сковывавший страну вот уже половину века: начался Исход русских евреев. «Опять эти жиды, – бесились лица коренной национальности, – бегут как крысы с корабля, а нас оставляют тонуть капитаном на мостике». Во всю гуляла шутка: все евреи Совдепии делятся на тех, кто едет, и тех, кто думает, что не уедет.
Никто по сей день еще не дал себе отчет, что миг, когда первый еврей – на поезде, пароходе ли, самолете – пересек границу всесильного «соцлагеря», обозначил поворот в Истории ХХ-го века. Это было начало обратного отсчета существования империи, хотя засекреченные голоса, ведущие обратный отсчет на мировых экранах до взлета очередной советской космической ракеты, призваны были доказать, что империя на подъеме.
Раньше два еврея, встречаясь, долго смотрели друг на друга, говорили на идиш «Адус ыдыс» («Такие дела») и расходились. Теперь они заменили два слова одним: «Пора».
Пик алии 70-х выпал на дни, когда в Израиле бушевала война Судного дня.
Офицеры на мобилизационных пунктах были удивлены числом русских евреев, прямо с трапа самолета рвущихся на фронт. Офицеры были растроганы, успокаивали, провожали до выхода. Офицеры помнили войну за Независимость 48-го года. Тогда Бен-Гурион в какой-то отчаянный момент послал только сошедших с корабля спасшихся из нацистских лагерей европейских евреев, не умеющих держать оружие в руках, на передовую в район Латруна. Многие из них сложили головы, так и не успев сделать ни единого выстрела, не поняв, где они находятся.
Египтяне, победоносно форсировавшие Суэцкий канал, спустя считанное число дней внезапно обнаружили, что израильские войска стоят на подступах к Каиру. Садат сменил воинственный набат на призывы о спасении. Советский Союз расчехлил ракетные установки с ядерными боеголовками. Киссинджер ввел боевую готовность номер один.
Мир повис на волоске от Третьей мировой, на этот раз ядерной войны.
Опять оказалось, что на этом почти невидимом на карте лоскутке, и вправду похожем на пяту Бога, решалась будущая судьба человечества.
Я репатриировался в Израиль в 1977, в дни, когда страна была охвачена эйфорией: Садат в Иерусалиме.
Казалось, сбываются слова пророка Исайи о том, что настало время сменить «мечи на орала».
Я же не участвовал в этом оре, в этом хоре, ибо ощущал себя, как человек, вырванный из темных, давящих в сотни атмосфер глубин на поверхность и заболевший кессонной болезнью.
В центре абсорбции я спал целыми днями, словно пытаясь сном одолеть страшный перепад давления.
Но за снами стоял Франсиско Гойя: измотанный за последний год разум порождал чудовищ.