Искатель. 1977. Выпуск №5
Шрифт:
И опять Уисс помолчал, прежде чем ответить:
— Я понимаю. Почти понимаю. Но остальные не понимают. Мне надо их убедить. Будет трудно. Ибо длится Четвертый Круг — Круг Благоразумия, в котором народы Дэла нашли покой.
— Уисс, каждый из нас несовершенен. Но мы строим общество, где эти несовершенства будут взаимно уничтожены. Мы называем его коммунизм.
— Я нарушил Запрет, потому что верю в людей.
Они миновали распахнутую золотую дверь и выбрались наконец из недр загадочного острова. Снова приковылял
— Мы давно уже ищем встречи. Мы помним древний завет — собрать и соединить вместе крупицы разума, рассеянные во всем живом и разобщенные временем.
— Уисс… Уисс, расскажи обо всем — об этом храме, о поющих звездах, о тех, кто приходил сюда, — расскажи!
— Это долго. У меня нет времени.
— Расскажи.
— Ты устала.
— Уисс, прошу тебя!
— Было время, когда мы и люди почти понимали друг друга. Они считали нас старшими братьями, и мы хотели научить их тому, что знали сами. Они строили скалы, пустые внутри, и женщины приходили сюда, чтобы слушать нас. И мы говорили с ними.
— Только женщины приходили к вам?
— Да, только женщины.
— Почему?
— Долго объяснять. У людей все по-другому. Женщины учили мужчин тому, чему учили их мы.
— Что же было потом?
— Потом мы перестали понимать друг друга.
— Почему?
— Не знаю. Сейчас не знаю. Раньше мы думали, что разум людей увял, не успев распуститься, что люди выродились и на суше невозможна разумная жизнь. Так думали почти все.
— Почти все?
— Да, почти все. Но были такие, кто не верил этому. Они искали встречи даже после провала первой попытки. Многие погибли.
— Их убили люди?
— Да. А те, кто остался, приняли кару.
— Какую кару?
— Нам надо спешить…
— Ты бессмертен, Уисс?
— Да. Я не имею права умереть естественной смертью. Это и есть кара.
— Бессмертие — кара?! Бессмертие — самая сладкая мечта человечества! Человеческая наука веками боролась за всемерное продление жизни! А возможность продлить жизнь бесконечно… Это сказочное счастье!
— Люди — большие дети. Нет ничего страшнее, чем жить, когда твой жизненный круг замкнулся, когда ты отдал живому все, что мог, и не можешь дать больше, когда все повторяется и повторяется без конца, не согревая тебя неизведанным — когда нет желания жить! Только за очень большую вину наказывают бессмертием!
— Ты был виноват?
— Нет. Я принял вину отца — как он когда-то принял вину деда. Наказание бессмертием — вечно, но бессмертный может обрести право на смерть, если его вину примет сын.
— И сын становится бессмертным?
— Да.
— И ты будешь жить вечно?
— Нет. Я устал. У меня есть надежда. У меня есть сын. Он еще маленький. Но если, став взрослым, он добровольно примет мою вину, я получу право на смерть… Блаженную смерть…
— Я не понимаю, Уисс… Выходит, бессмертные виновны… Почему же они правят всеми дельфинами?
— Мы не правим. Мы несем кару.
Уисс потянул Нину вверх осторожно, но повелительно. Внизу мелькнул и пропал коралловый лес. Прожекторы хетоптерусов уже погасли, и буйные заросли медленно расплывались, отдаляясь, темным красно-бурым пятном. От праздничной подводной иллюминации не осталось и следа.
Уисс и Нина летели сквозь серо-синюю муть воды, еще не тронутую солнцем. Изредка попадались медузы, но их смутные полупрозрачные колпаки ничем не напоминали ночного великолепия. Даже пестрые рыбки, деловито снующие между всякой мелкой живностью, спускающейся на дно, выцвели и поблекли. А может быть, это чувство скорой разлуки гасило краски?
В наушниках зазвенели знакомые стеклянные колокольчики автопеленга, возвращая к действительности. Волшебная ночь подходила к финалу, и пора было думать о том, как оправдаться на корабле.
Поверят ли ей? Поймут ли? Пан… Пан поймет. Он будет дотошно крутить ленту «видеомага» взад и вперед, высчитывать и сопоставлять — милый, добрый, внимательный и все-таки… Все-таки недоверчивый. Он ученый и привык понимать разумом, а не сердцем.
Если бы он был рядом с ней в эту ночь, если бы мог физически пережить то, что пережила она! Тогда не пришлось бы ничего доказывать…
Они были уже где-то рядом с надувной лодкой, потому что серая муть превратилась в голубое сияние, а колокольчики гудели колоколами.
Уисс остановился.
— Дальше ты поплывешь одна. Я ухожу. Прощай.
Она почувствовала, как бьется сердце Уисса, и подумала о том, что общение уже не требует от нее прежнего нервного напряжения — что-то случилось то ли с ней, то ли с Уиссом, но их пента-волны встречались легко и просто, словно слова обычного человеческого разговора.
— Ты вернешься, Уисс?
Уисс не умел лгать, но он знал, что такое грусть и надежда. Он взял в широкий клюв пальцы женщины, слегка сжал их зубами и промолчал. И вдруг одним неуловимым мощным броском ушел в сторону и вниз, и через секунду его уже не было видно.
Нина не двигалась, парила в нескольких метрах от поверхности и задумчиво смотрела в водное зеркало. Прошло пять, десять минут, по зеркалу пробежала золотая рябь: где-то там, в мире людей, вставало солнце.
Вода стала совершенно прозрачной, и Нина видела вверху свое отражение — диковинное зеленовато-коричневое существо с блестящим овалом маски вместо лица, с ритмично вспухающими и опадающими веерами синтетических «жабер» за плечами.
Такой или не такой видел ее Уисс? Смешно, конечно, не такой — он все видит не так, как люди. Но тогда какой? Красивой или безобразной — с его точки зрения?