Искатель. 1978. Выпуск №3
Шрифт:
— Может, еще раз пропустим? — осторожно предлагает генерал.
— Зачем? — пожимает плечами Жирмундский. — Все мы знаем, что это липа.
— Я не физик, — говорю я. — Физику забыл со школьных лет, да тогда нас такой и не учили. Все мы знаем о физике только то, что читаем в газетах, названия да имена. Эйнштейн, Дирак, атом, вакуум, протон, нейтрон, позитрон. И если не отталкиваться от липы, то кто из нас, прочитав этот диалог в какой-нибудь книге, усомнился бы в его правдоподобии?
Жирмундский пытается возразить:
— Я бы рискнул. Почему испытания проходят в кабинете,
— А если кабинет, скажем, соединен с лабораторией? Бывают же такие совмещения, — предполагает генерал и продолжает: — А что, если эту дезу вернуть Ягодкину? Ведь он знает о физике не больше нас.
— Он передаст ее Отто Бауэру. В точности как в шифровке, — отвечает майор.
— Вы думаете, Бауэр знает физику лучше? А экспертов здесь под рукой у них нет. Есть смысл, майор, выпустить дезу с Бауэром, определенно есть. Пошлите ее Немцовой с нарочным, сговоритесь по телефону, подскажите ей, как вести себя с Ягодкиным. Ну а мы посмотрим, как развернутся события.
Жирмундский, забрав пленку, уходит. Мы остаемся вдвоем с генералом. Один на один. И я предвижу все, что он мне сейчас скажет.
И он говорит именно то:
— У тебя ошибка, Соболев. И серьезная. Родионов. Живой он был бы нужнее нам, чем мертвый.
— У меня две ошибки, Иван Кузьмич. — Я обращаюсь к нему так, потому что мы вдвоем и разговор неофициальный. — Вторая — Челидзе. Мои сотрудники упустили его.
— Сбежал?
— Вчера ночью. Не выходя из подъезда, через окно в лестничной клетке спустился по прилегающей к стене пожарной лестнице и удрал на своей машине.
— Найдем. — Генерал неожиданно снисходителен. — Главное сделано: то, что ты предвидел, ты и доказал. Количество фактов перешло в качество. Косвенные улики легли по прямой… Если Бауэр клюнет на приманку, мы охотно пожелаем ему успеха в доставке дезы по адресу. Воображаю рожи его хозяев, когда их эксперты обнаружат липу. Когда возьмешь Ягодкина?
— Сегодня Немцова отдаст ему катушку с пленкой. Завтра он передаст ее Бауэру. Тогда и возьмем.
— Слушай… а если не брать? Если поиграть с ним и с его хозяевами?
— Бессмысленно, товарищ генерал. Ягодкин сам себя проиграл. Кто ему станет верить после этой пленки?
— Ты прав. Стало быть, действуй…
21
В кабинете меня поджидает Жирмундский.
— Как генерал? Все еще рассержен?
— Нет, доволен. Даже очень доволен. Правда, с оговорками. Родионова он нам не простит. Да мы и сами себе не простим…
Жирмундский согласно кивает. Что ж поделаешь: наша вина.
— Отослал Немцовой катушку?
— Тотчас же. И с ней поговорил.
— Не подведет?
— Нет. Сделает, что требуется. Жду ее звонка.
Я молчу с чувством охотника, выследившего добычу. Нервы как струна. Даже в голове отзвук. Звенит.
— А как с Челидзе?
— Послал Булата в Тбилиси. Он там всю Грузию подымет. Тем более что у Челидзе брат в Тбилиси.
Зачем-то перебираю на столе папки. Заглядываю в блокнот, хотя и знаю, что ничего в нем не записывал. Время течет медленно, как жидкий мед. Десять минут, двадцать, час… Наконец-то долгожданный звонок.
— Соболев слушает. Здравствуйте, Раиса Григорьевна… Был, говорите? Сейчас же ушел? И катушку взял? Хорошо. Спешил? Немедленно звоните, как только опять появится. Очень важно, каким он появится. Вы поняли, Раиса Григорьевна? Прекрасно. Жду.
Жирмундский ни о чем не спрашивает. Он все понял.
— Я думаю, он в «Националь» поехал.
— Я тоже. Хорошо бы Александров додумался позвонить. Нам очень важно знать, с каким настроением он вышел от Бауэра.
Александров звонит через час.
— Я из «Националя». Ягодкин вышел красный, потный и, по-моему, очень довольный. И сейчас же в бар. Пьет коньяк прямо у стойки.
— Кто в машине? Вы и Зайцев? Не упустите. Он может поехать к Немцовой. Если задержится у нее, там и берите. Уйдет рано — проследите куда. Если за город, предупредите по линии, чтобы задержали машину. Все.
Трудно ждать, ничего не делая. Но мы ждем. Проходит минут сорок, а звонка от Немцовой нет. Куда же поехал Ягодкин? Где он сейчас?
Долгожданный звонок Немцовой сразу насторожил. Говорит она хрипло, с одышкой, с трудом подбирая слова:
— Только что ушел Ягодкин. Пробыл около часу, не больше. Но какой же мразью он оказался! Говорю невнятно, потому что нижняя губа у меня разбита: уходя, он ударил меня кулаком в лицо…
— Как это случилось? — я почти кричу.
— Даже говорить не хочется… Пришел, насквозь коньяком пропахший, швырнул пиджак на диван, да так швырнул, что бумажник вылетел, и сказал, что идет в ванную: ему надо, мол, принять душ, побриться и привести себя в порядок. Пока он мылся, я подняла бумажник, а из него выпал немецкий паспорт на имя какого-то Отто Бауэра, чужие, не советские деньги и билет на самолет до Вены на сегодня в восемь тридцать вечера. Когда он вышел из ванной, я подала ему бумажник и спросила, откуда у него немецкий паспорт на чужое имя и чужой билет на авиарейс до Вены. Так он даже позеленел от злости. Ткнул бумажник в карман и схватил меня за горло. «Я тебя задушу, — говорит, — сволочь, научу, как в чужих карманах шарить». А потом кулаком в лицо ткнул и ушел. Я тут же вам и звоню.
— Вот что, Раиса Григорьевна, — говорю я, — никуда не улетит ваш Ягодкин с чужим паспортом. Мы им займемся. А вы закройте дверь на все замки и никому не открывайте, кто бы ни позвонил. Я вам сам позвоню утром, а до моего звонка никуда не выходите.
— Что там произошло? — волнуется Жирмундский.
— Сегодня в двадцать тридцать Ягодкин вылетает в Вену с паспортом Отто Бауэра.
— А фото?
— В паспорт вклеена фотография Ягодкина. Видимо, это и есть «вариант зет». Если агенту угрожает опасность разоблачения, загнать его куда-нибудь в глубинку с паспортом на другое имя. А вышло, что не в глубинку, а на Запад. И каким образом это вышло? Зачем хозяевам Ягодкин за границей — без знания языков, без опыта разведчика? Марками в киоске торговать? Чепуха! Не мог Бауэр подарить ему свой паспорт с авиабилетами в придачу, если сам сегодня собирается в Вену. Тут что-го другое. Почему молчишь?