Искатель. 1980. Выпуск №2
Шрифт:
В тексте оказалось больше тысячи имен. Половину из них я выписал в ночь на четверг и еще урвал капельку сна".
106
В ночь на пятницу я список закончил и сумел поспать побольше.
В пятницу наконец-то прорвалось солнце, и утро у вересковых холмов было прекрасным. Я рысью вел Искрометного — мы были в середине группы — и размышлял о том, что узнал. Кроме Хамбера, был еще один человек, упоминавшийся в тексте несколько раз. Но этот один — некий Поль Дж. Эдамс — в разное время был владельцем шести лошадей. Шести из одиннадцати. Это не могло быть совпадением. Я чувствовал, что сделал по-настоящему
Поскольку день был ясный и солнечный, Уолли сказал, что мне самое время освежить попоны. Это означало, что попоны, которыми лошадей накрывали от холода в их денниках, нужно было расстелить на бетонных плитах конюшни, намочить из шланга водой, посыпать стиральным порошком и как следует поскрести щеткой с длинной ручкой, затем сполоснуть из шланга, повесить на забор, чтобы стекла вода, и отнести в сушилку для окончательной просушки. Работу эту никто не любил, я же после позорного провала Искрометного впал у Уолли в еще большую немилость (хотя до прямых обвинений дело не доходило), и, когда он сказал, что сегодня моя очередь, в голосе его слышалась неприязнь.
В три часа, когда почти все парни, как и лошади, подремывали, а остальные рванули на пару часов в Харрогит, когда в конюшне наступил «мертвый час» и только я со щеткой в руках подавал какие-то признаки жизни, в ворота конюшни вошла Пэтти Таррен, сделала несколько шагов по бетонным плитам и остановилась около меня.
На ней было прямое зеленое платье из мягкого рельефного твида, от горла до самого низа шел ряд серебряных пуговиц. Каштановые волосы блестящей волной скатывались на плечи, а на лбу их'подхватывала широкая зеленая лента. Пушистые ресницы и бледно-розовый рот довершали картину — трудяга-конюх не мог и мечтать о таком со-. блазнительном вторжении в его монотонную жизнь.
Привет, крошка Дэнни, — сказала она.
Добрый день, мисс.
Я увидела тебя из окна, — сообщила она. — Смотрю,
такой одинокий, несчастный, дай, думаю, пойду с ним по
болтаю.
Спасибо, мисс.
Честно говоря, — призналась она, опуская ресни
цы, — до вечера в- доме никого не будет, все уехали, я
осталась одна,' а заняться нечем. Вот и решила пойти по
болтать с тобой.
Понятно.
Я стоял, опершись на щетку, и смотрел ей прямо в лицо. Красивое... Только в глазах какое-то странное выражение — слишком, что ли, старое для ее лет.
107
— Что-то здесь холодновато, тебе не кажется? Я хотела
тебе сказать кое-что... может, отойдем сюда, к двери? —
Не ожидая ответа, она пошла к сараю для сена и шагнула
внутрь. Я прислонил щетку к дверному косяку и вошел
следом.
—
Оказалось, пришла она совсем не для того, чтобы точить
со мной лясы.
Она обвила мою шею руками и приоткрыла рот для поцелуя. Я наклонился и поцеловал ее.'О, она была далеко не девственница, эта дочка Октобера. В поцелуях она знала толк. От нее приятно пахло свежим мылом, и запах этот был куда более невинным, чем ее поведение.
— Что ж...,раз так, хорошо, — хихикнула она и начала
медленно, глядя мне. в глаза, расстегивать серебряные пу
говицы до самого • низа. Потом легонько повела бедрами, и
платье распахнулось.
Под ним не было никакой одежды.
Я перевел взгляд на ее улыбающееся лицо. Темные глаза стали еще больше, и я вдруг разгадал ее улыбку. Это была улыбка алчная, издевательская, а главное — порочная. Я представил себя со стороны, каким выгляжу сейчас в ее глазах — так же внезапно я открылся себе, когда смотрел в длинное зеркало в лондонском доме Октобера: цыганистый раскрасавчик конюх, плутоватый с виду и всю жизнь провозившийся в грязи.
Я понял', почему она улыбалась.
Я повернулся к ней спиной — меня охватила злость, мне стало стыдно.
Оденьтесь, — сказал я.
. — Почему?
Оденьтесь, — повторил я. — Концерт окончен. —
Не оборачиваясь, я вышел во двор. Там схватил щетку и,
матерясь последними словами, принялся яростно, до боли
в руках, скрести попону, чтобы хоть как-то отвести душу.
Через некоторое время она неторопливой походкой вышла из сарая' (все пуговицы застегнуты), огляделась по сторонам и подошла к луже грязи, где кончались бетонные плиты. Она как следует вывозила в ней свои туфли, потом — детская месть — встала на попону, которую я только что вычистил, и аккуратно стряхнула всю грязь в самом ее центре.
— Ты еще об этом пожалеешь, крошка Дэнни, — просто
сказала она и неторопливо прошествовала к воротам.
Глава VII
На следующее утро на моей лошади скакала Элинор. Пэтти же — конечно, это она предложила Элинор поменяться лошадьми — вообще отказывалась смотреть в мою сторону.
Элинор с присущим ей изяществом села в седло, тепло улыбнулась мне и ускакала в голове. группы вместе с сестрой. Когда же мы вернулись после проездки, она отвела
108
лошадь в денник и сделала половину моей работы, пока я занимался Искрометным. Я понятия не имел, что она чистит лошадь, вернулся во двор позже и, застав ее в деннике, немало подивился — привык, что Пэтти бросала лошадь с седлом, уздечкой, заляпанную грязью.
— Спасибо вам, — сказал я. — Большое спасибо.
Она едва заметно улыбнулась.
Что вы, для меня это удовольствие. Правда, правда. ,
Я очень люблю лошадей. Особенно скаковых. Они такие