Искатель. 1991. Выпуск №6
Шрифт:
— Уже почти шесть, — вступил в разговор Попов. — Может, по дороге поговорим?
Буренко неопределенно качнул головой, грузно поднялся с белой вертящейся табуретки и начал переодевать халат.
— Пусть в ресторан ведут, — напутствовал высушенный сосед. — А то получается, ты за одну зарплату два дела делаешь…
— Какие еще «два дела»? — недовольно буркнул эксперт и, не застегивая пальто, пошел к выходу.
Зима стояла теплая, как почти всегда бывает в Тиходонске, снег подтаял и покрылся скользкой ледяной коркой. Буренко запахнулся и, с трудом удерживая равновесие, двинулся по стеклянному тротуару. Раньше морг и Бюро СМЭ располагались в центре города на тихой пешеходной улице, несколько лет назад переехали в новое громадное здание комплекса «Скорой помощи», выросшего в степи между северной окраиной старого Тиходонска и стремительно расстраивающимся жилым массивом. Добираться на работу и обратно стало проблемой: транспорт сюда почти не ходил, а до Магистрального проспекта было не меньше полутора километров. Зато «уголок» находился почти рядом — пять минут машиной, иногда Буренко забирали прямо с дежурства.
В сотне метров от больничных ворот начинались частные дома, тротуар здесь был посыпан золой, и Буренко перевел дух.
— Ну, зачем я вам понадобился? — вопрос прозвучал сухо, если не враждебно.
— Насчет монеты посоветоваться, — сказал Сергеев, которому не нравилось странное поведение врача, тем более что он не мог понять его причины. Может, старый мухомор настучал? Так не должен…
— Я вам могу назвать фамилию и адрес хозяина. Можем зайти — живет он неподалеку. — Буренко остановился и попытался посмотреть гиганту в глаза. Такие попытки всегда выглядели смешно.
— Никто у него ничего не крал. Монету вчера взял под расписку майор милиции Сергеев, будто для сравнительной экспертизы. Но кы приятели — этого майор не учел. Грубая работа. Давайте, я слушаю.
Оперативникам было не до смеха.
— Лучше зайти куда-нибудь, сделать по сто граммов, закусить. И разговор легче пойдет.
В голосе Сергеева вряд ли можно было распознать оттенок смущения.
— Нет, — отрезал эксперт. — Разговор за бутылкой это одно, а милицейские штучки-дрючки — совсем другое. И совмещать их нельзя. Говорите!
Место под ржаво качающимся фонарем на продуваемой ветром улице совсем не подходило для предстоящей беседы, но разогнавшегося Сергеева остановить было невозможно.
— Есть дело, — отрывисто бросил он. — Монета — предлог. Ничего обидного в этом нет. Короче. Скоро исполнение Лунина. Слышали про такого?
Буренко кивнул. Очевидно, тон Сергеева подействовал: эксперт уже не казался враждебным, просто усталым и злым.
— Что думаете? — по-прежнему отрывисто спросил майор. — Правильно стрелять капитана милиции за трех мерзавцев?
— И за двоих стреляли… Бывало — за одного. Кто мерзавец, кто не мерзавец — определить обычно трудно. А что капитан… Закон-то вроде для всех один!
Все шло прахом. Повернуться и уйти — значит, отказаться от задуманного. Доверяться человеку, явно находящемуся не в духе, испытывающему к тебе неприязнь, сводящему серьезный долгий разговор к трехминутной перебранке в желтом прыгающем скрипучем круге света, не способном рассеять уже довольно густые сумерки, — и вовсе глупо. Попов ждал, что товарищ плюнет и выждет более удобный момент. Хотя такого может и не быть.
— Про законы сейчас все знают..! Грамотные, образованные. Только, как говорит ваш лучший друг Иван Алексеевич, толку нет.
Сергеев придвинулся к врачу вплотную, нависая над ним внушительной массой.
— Почему вдруг он — «лучший друг»? — Буренко отступил на шаг.
— Неважно. Дело в другом, — майор снова сократил дистанцию. — На этом исполнении вам не надо ничего проверять. Ни зрачковую реакцию, ни пульс, ни дыхание. Покрутитесь для вида, и все. Такая к вам просьба. Затем и пришли с этой дурацкой монетой.
— Конспираторы… — озадаченно протянул врач. — Уж действительно… Я и не знал, что такие вещи делают!
Реакция судмедэксперта была какой-то странной, Попов понял, в чем дело, только услышав следующую фразу:
— А почему Викентьев вас прислал, а не сам? И в таком месте, на улице…
Оперативники переглянулись.
— Вы только что правильно все сказали, — мягко ответил Сергеев. — Именно конспирация. Считайте, что Викентьев ничего не знает. Даже если вы обратитесь к нему папрямую, он будет удивлен. По крайней мере, сделает вид, что удивлен.
— Я же говорю: милицейские штучки-дрючки…
— Отойдите в сторону, — сердито заверещала маленькая старушка в прожженном ватнике. — Места мало, что на самой дороге стали, весь проход загородили!
Буренко запнулся на полуслове и, подталкиваемый костлявым кулачком, двинулся по узкой полоске золы на отблескивающем льду. Старушка шла следом, бурча и звеня огромными ведрами. В сотне метров находилась водоразборная колонка.
В особом блоке учреждения КТ-15 время не двигалось. Тот же спертый, прокуренный воздух, тот же старый, о печатью безысходной притерпелости на лице прапорщик, for же капитан в вечно мятой форме и с таким же мятым лицом, те же безразличные ко всему волкодавы дежурного наряда, то же домино и те же резиновые палки.
Днем и ночью здесь было одинаково плохое желтое освещение, зимой и летом — одинаковая духота и вонь. И девять одинаковых экранов мониторов показывали внутренности одинаковых камер, в которых находились одинаково уравненные приговором временные постояльцы.
Лукин выделялся из среды обычных транзитников этого накопителя смерти.
— Колбасу давали, кефир, я котлеты из дома приносил, — рассказывал капитан, выбирая на связке нужный ключ. — Свой как-никак. Только ел плохо… И за что его? Сколько волков, труболетов всяких миловали да в общий корпус переводили… А тут…
Из камеры вышел заросший седой щетиной сильно горбящийся человек, совсем непохожий на фотографию в паспорте Лунина. Обвел всех потухшими глазами, задержался на Сергееве, вытянул вперед руки, хрипло пояснив:
— Плечо болит, назад не выворачиваются…
В спецавтозаке Сергеев снял с него наручники и дверь в камеру не запер. Попов почему-то испытывал беспокойство от нарушения обычного порядка: будто рядом в клетке зверь-людоед, который в любую минуту может вырваться наружу.
— Вот где свиделись, Саша, — так же хрипло сказал Лунин. — Об этом же все время думаешь, в снах видишь, и спрашивал себя: кто же придет? Я ведь почти всех ребят знаю, наверняка кто-то знакомый… Перебирал, перебирал, а про тебя не вспомнил.