Искатель. 2009. Выпуск №7
Шрифт:
— Что с тобой? — она тревожно заглянула ему в глаза снизу вверх.
Родион бросил руки и отошел, полуголый, сел верхом на стул. Протянул назад руку и, не глядя, включил настольную лампу. Мир за окном исчез, теперь их в комнате было двое — он и она, оба голые, бледные…
Эта женщина убежала из ванной в его квартире. Утром, в старом доме на Некрасовской снова была Маша, без всяких драконов. С Машей же они летали в Москву и пережили все эти приключения. Потом нашлась Дарья, снова эта женщина — в московском отделении милиции.
— Ага, я поняла, — хохотнула она. — Ты
— Какой эксперимент? — огрызнулся Родион, вспомнив подобный диалог с Машей.
Так, надо сосредоточиться… Родион развернулся, нашарил на столе сигареты, закурил. Там, в московской гостинице, никто не вылезал из окна. И вправду — зачем Дарье бежать через окно, и как он мог поверить в такое? Она просто выбросила ее, Машу, убила и выбросила! И снова заняла место своей сестры. И теперь он женат на Дарье, проститутке из Оренбурга, негативном отражении ее двойняшки, той девочки, которая жила со своим отцом, виновнице в смерти обоих своих родителей.
— Послушай, Дарья… — начал Родион.
Обнаженная женщина, стоявшая перед ним, постучала пальцами по виску.
— Ты вроде и не пил…
— Тогда объясни мне, откуда у тебя эти татуировки?
— Какие татуировки, дорогой мой супруг?
Родион ткнул сигарету в пепельницу, вскочил на ноги.
— Эти, вот эти!
Он развернул голову женщины назад, та вскрикнула:
— Шею сломаешь! Ой! Да это же…
Она изогнулась, как змея, пытаясь разглядеть свою спину, подбежала к зеркалу…
Ему казалось, что он ненавидит женщину, сидящую перед ним, нервно грызущую ногти. Родион смотрел на нее исподлобья.
— А теперь расскажи мне все, — спокойно попросил он. — Как ты убила свою сестру, как заняла ее место, как морочила мне голову…
— Честное слово, Родя! — говорила она, чуть не плача, но голос казался фальшивым. — Тьфу ты! Еще раз повторяю: я понятия не имею, оттуда у меня взялись эти татуировки!
Она плюнула на пальцы и стала энергично тереть свою поясницу.
— А я тебе объясню, — холодно сказал Родион. — Или спрошу тебя, как в Детстве: ты Даша или Маша?
— Я Маша!
— Да? А я полагаю, что ты Даша.
Маша закрыла глаза ладошками.
— Ну, хорошо. Я Даша. Если я Даша, то у меня… У нее… Должна быть еще одна отметина. Шрам на бедре, вот тут. Это когда она сорвалась с обрыва. И я ее вытащила. Вот, смотри…
Маша артистично, как балерина, отставила правую ногу на мысок и ткнула пальцем себя чуть выше коленки. Родион опустил глаза, затем мрачно поднял…
— Ну что? — встрепенулась Маша. — Не может быть!
Она с опаской повернула голову. Там, куда она ткнула пальцем, действительно была маленькая треугольная отметина.
Родион молчал. Маша схватила себя за волосы и резко дернула вниз.
— Хватит ломать комедию, — сухо сказал Родион.
Маша всхлипнула:
— Боже мой, какой ужас! Все это мне просто снится…
— Так мы ни до чего не договоримся, — сказал Родион. — Уже глубокая ночь, утро вечера мудренее. Я вижу, ты давно уже хочешь спать.
— Верно, — вздохнула женщина, сидящая перед ним.
Она вдруг как-то обмякла, будто потеряв интерес ко всему происходящему. Ее глаза закатились. Обеими ладошками она подавила зевок.
Родион вздрогнул, пристально гладя на нее. Он вытянулся на кровати, расправил одеяло, хлопнул ладонью по матрасу, приглашая Машу (он все равно мысленно так ее называл) прилечь рядом с ним. Она немедленно воспользовалась приглашением и закуталась в одеяло, отвернувшись к стене.
Родион так и не тронул ее. Женщина, которую он знал и не знал. Нет, это все немыслимо! Вот так, обеими ладошками подавить зевок — был именно Машин жест, Родион хорошо это помнил.
Внутри него все перевернулось: и непоколебимая уверенность в том, что Маша — единственная в его жизни женщина, которая говорила лишь правду (или молчала, если правда была тяжела, — вот в чем природа ее скрытности), и слепая беспрекословная вера в Машину любовь, и, наконец, убежденность в том, что перед ним действительно не кто иная, как Маша…
Его мысль металась, словно в причудливом лабиринте отражений. Любая логическая атака натыкалась на тупик, где стояло зеркало.
Татуировки в виде драконов-стрелок, шрам на бедре были не у Маши, а у Дарьи. Выходит, что перед ним все же Дарья. Но в таком случае подмена должна была произойти во время ее первой поездки в Москву. А это невозможно, потому что саму информацию о татуировках эта женщина сообщила ему уже после поездки. Подмена свершилась в гостинице, когда вторая женщина выпрыгнула в окно. Или в тот момент, когда Маша вошла в душ. Одна вошла, а другая вышла, в халате с бабочками… Только вот зачем все это было нужно?
Родион вспомнил, как именно тогда, после этой ванны, Маша вдруг позвонила Бурову. Зачем она это сделала, почему именно тогда?
— Я решила выдать тебя замуж, сестричка…
Также отпадает и изящная версия о том, что Маша всегда была Дарьей и сестры поменялись ролями еще до приезда в Самару.
Кому пересадили душу жены Бурова — Маше или Дарье? Могла ли Дарья занять место Маши уже после того, как ее расколдовали? Могла ли эта женщина быть Дарьей (злополучные отметины на месте, и на это не закроешь глаза), но сама об этом не знать? Особая форма безумия…
Он долго лежал в темноте, ощущая радом чужое тело, и думал, думал, пока не заснул.
Снова снилась Афродита. Немыслимо, но Родиону казалось, будто бы он наладил с нею какой-то реальный контакт. С кем — с нею? С куском мрамора, который стоял в мастерской колдуна, или с самой богиней? Которая суть порождение древней человеческой фантазии, подобно тому как статуя — плод фантазии скульптора…
Родион видел кладбище: чугунные ограды, вросшие в древесные стволы, звездные белые цветы, нависающие над узкой аллеей скорби. Он скользил на незримой нити сновидения — мимо массивных древних монументов, замшелых склепов. Женщина, похожая на греческую богиню, шла впереди, часто оглядываясь и приглашая следовать за собой взмахами длинных ресниц. Узкая белая рука, не мраморная, но уже живая, придерживала цветущие ветви жасмина, которые легко сбрасывали в пыль крупные капли росы.