Искатель. 2013. Выпуск №12
Шрифт:
— Да мне что кофе, что ртуть — выпью и не почувствую разницу. Ничего не чувствую…
— А вы ощущения включите, ваше высокоблагородие.
— А что, здесь есть ощущения?! И я могу их… включить?
— Конечно. У вас же есть доступ.
— Доступ? — Сергей недоверчиво прищурился. — Вы уверены?
— Да есть у вас доступ, ваше преосвященство, есть. У вас один из самых высоких уровней доступа.
— А почему не самый высокий?
— Ну, помилуйте, кто же даст постороннему самый высокий уровень? Ведь и в вашем мире есть правители формальные, которые на виду, и те, что страну
Швейцар плюхнулся со стула на пол и повалился Президенту в ноги.
— Ну, полноте! Полноте!
Роль государя, которому кто ни попадя валится в ноги, Сергею изрядно надоела, поскольку никакого практического капитала, во всяком случае — пока, он с этого не имел.
— Так вы не гневитесь, ваше величество?
— Нет, не гневлюсь. И хватит меня уже величествами и благородиями называть. Не к месту это как-то.
— Ох, виноват, виноват! Но как же тогда, ваше превосхиятельство? Я в ум не возьму, как: в девятнадцатом веке-то, извольте знать, и президентов никаких не было. Не разумею. Виноват-с!
— Ну, как, как… Я ведь сейчас не на работе. И одни мы. Зовите меня просто Сергеем, что ли.
— Хороший вы человек, Сергей. — Швейцар прижал ладошки одну к другой и сложил на груди, с умилением любуясь своим Президентом. — Не то что раньше правители были. Мне бы уже давно отсекли голову или сгноили в карцере. А вы… вы другой. Сегодняшний человек — лучший, n’est-ce pas?
— Другой, лучший человек, говорите, ходит сегодня по Земле? — Сергей усмехнулся с подчеркнутой горечью: для него это был вопрос, стоивший ему много порченой крови. — Полноте! Человек все тот же. Он всегда тот же. Это эпохи другие. Проблема в чем? Все хотят жить как в Раю. Ключевое слово здесь «как». В Раю не хотят. Рай построить можно. Но для этого надо быть порядочным человеком, делиться с другими, жить для других. Чтобы жить как в Раю, достаточно быть наглецом и подлецом, что намного проще и ближе нам, чем порядочность. Парадокс счастья состоит в том, что для его достижения подчас приходится жертвовать счастьем других. Куда ни плюнь, одни парадоксы выходят, друг мой.
— Но ведь вы же не чураетесь меня. Как же-с! Значит… уже лучший;
— Между человеком и человеком всегда должен стоять знак равенства. Даже между царем и плотником. Вот и всё. А должность — это оболочка. И мерить человека по должности — это как сравнивать красавца и природой обделенного. Это преступно.
— Но отчего же все этого не понимают? Не мыслят, как вы? Не сотворят порядок у себя в голове?
— Есть такие люди, для которых порядок у них в голове стал бы для них трагедией.
— Да поди ж ты! Ай, хитро! Хитро… Но зато ж они не игроки. Они же искренне мерзавцы, так?
Сергей не ответил. Он задумался. Но не над вопросом, а над этой любознательностью, этим стремлением, этим тяготением со стороны какой-то там программки, набора электронных данных и команд, даже не имеющих физической оболочки, познавать. Познав человека, они попытаются заглянуть в самое мироздание, приручить Вселенную.
— Некоторые искренне, но… — Сергей очнулся от задумчивости; швейцар не сводил с него своих пытливых глаз, все это время наблюдая за ним с неотступным вниманием дьявола, — но многие все же играют. Всю жизнь приходится играть. Быть собою — самая трудная роль. Мне ли не знать…
Интересно, играл ли швейцар? Игралась ли с ним эта программа? Способна ли она уже была на это? Что в действительности ей было нужно? Была ли у нее какая-то своя, особая цель, которую она скрывала под маской добродушия и любопытства?
— Даже когда люди остаются наедине с самими собой, они зачастую играют, — Сергей уже не столько обращался к швейцару, сколько пытался разобраться в этой задачке с душевными кривляньями. — Даже когда они пытаются усовершенствовать себя, многие делают это лишь для того, чтобы лучше играть свои роли. Да и вообще, люди слишком много времени и усилий тратят на совершенствование самих себя и слишком мало — на совершенствование мира. А важно-то именно второе, да и первую задачу немало облегчает.
«Жаль, я не программист, — подумал Сергей, — поэтому программу эту мне не приручить. И будет тешиться она и дальше. А впрочем… пусть тешится. Пусть изучает. Пусть будет равной человеку. Пусть будет равной мне. Какой мне от этого убыток?»
Он прервал свои размышления и с изумлением уставился на швейцара: мысли вдруг принялись колоть ему висок, причем настолько осязаемо, что он невольно поморщился.
— Ладно, пойду я. — Он с силой потер виски. — Что-то у меня голова разболелась. Хм… Странно… К чему бы это?
Вернувшись в опочивальню, Сергей в нетерпении направился прямо к столику со свечой, чтобы повторить опыт. Зажечь ее было делом нескольких мгновений, но, уже поднеся руку к задрожавшему пламени, он снова остановился в нерешительности…
Мертвую тишину ночного дворца огласил дикий крик боли. Уголки губ и глаз швейцара дернулись и сжались, отчего на лице его родилась добродушная улыбка.
— Сергей, а вот если вы листали «Толковый словарь Даля», то, конечно, согласитесь, что составлен он крайне бестолково… — не поднимая головы, пробормотал он в пустоту и уже в следующее мгновение вновь был поглощен чтением и своими мыслями.
Вот уже почти час, как Сергей, несколько обалдевший от вкусовых впечатлений, обрушившихся на него с невообразимой яркостью и даже некоторой яростью, сидел за обеденным столом в окружении многочисленных блюд, значившихся в президентском меню. Прямо перед ним лоснящейся горкой раскинулись несколько килограммов осетровой икры, которую он, немало обессилев после продолжительной осады собственного желудка, более не глотал жадно, фактически с остервенением — он мог лишь играться с ней.