Искатель. 2014. Выпуск №3

Малёваная Людмила

Профессор смотрит в черноту иллюминатора. На вопросы не отвечает.

Замечаю Надин. Она не у себя. Сидит в кресле впереди, укутавшись в плед, и дрожит. Вижу, что Санька хочет подойти к ней, но не решается, терзает себя.

Становится легко. Я улыбаюсь. Напряжение скатывает, как' морская волна. Мягко, одурманивающее…

Лагуна… Доплыли…

За стеклом иллюминатора проплывает рейс 3469-й. Весь в иероглифах. 3468-й, значит, прозевал. Глубоко, сладко вздыхаю. Мы не одни.

— А

мы бубнями! Во! Э! Ты мне в карты не пялься!

Санька снова бодр и весел. Лупя обдумывает очередной ход.

Надин уходит к себе. Через некоторое время в салон врывается запах жареной картошки.

Шевеловский поворачивается ко мне.

— Что на нашем корабле не так, как у собачьего? Что?

Я вяло пожимаю плечами.

— Не хватило ничтожной малости! Стремящейся к нулю! Именно эта энергия сместила баланс. Она причина катастрофы! Инженеры просчитались, Иван.

Шевеловский поднимается и шаткой походкой идет в хвост корабля.

Думать о плохом не хочется, но профессора слишком долго нет. Волнение пробивает брешь в медовом потоке нирваны.

Я стучу в кабину.

— Сергей Евгеньевич! С вами все хорошо?

Ответа нет. Стучу настойчивей.

«Культурный уровень Шевеловского не позволил бы не ответить на вопрос! Что-то случилось», — ударила в голову тревожная мысль.

— Саша! Быстро сюда!

Санька ломится в дверь, но ответа нет.

— Ломаем! — кричу я. — Без профессора нам конец.

Он бледнеет, понимая мои слова.

Вместе обрушиваемся на серебристую дверь. Табличка «туалет» падает на пол.

— Давай еще раз! — ору Саньке в ухо.

Плечо вываливается из сустава. Жгучая боль. Я вою.

Щеколда трещит. Мы вваливаемся в кабинку. Шевеловский сидит в углу. На запястьях рваные раны. Чем он умудрился?

— Надин! — кричу я. — Аптечку!

Мы тащим Шевеловского на его место. Кровавый шлейф остается на зелени ковролина бурой тропой.

— Бинты!

Профессор без сознания. Что-то бубнят динамики. Мечутся Лупя и Бингер.

Боль. Тело профессора выскальзывает из моих рук. Меня трясет. Иглы вонзаются в шею, грудь, плечи.

Черные тени машут гигантскими крыльями, хохочут…

Барьер боли! Нет! Только не сейчас!.

Санькины руки тянутся, чтобы подхватить меня. Темнота…

Я открываю глаза.

— Бинты! Бинты! — кричу как сумасшедший.

— Не надо бинты! — Санька останавливает подбежавшую Надин.

— Ты что? Он еще жив! — ору я.

Провал. Словно схватил оголенные провода. Темнота…

Озираюсь по сторонам. Профессор что-то тихо говорит окружившим его. По выражению лица видно, что ему стыдно за происшедшее. На запястьях ни царапины. Я хватаюсь за плечо. Не болит.

Уфф… Чудное место! Спасибо тебе! Спасибо!

Я небольшими глотками пью ароматный чай. Больше ничего не хочется. Даже крекеры не лезут.

Профессор смотрит в окно. Мне хочется его поддержать, но я не нахожу слов.

— Бингер! Хорош мухлевать! Откуда у тебя, блин, два туза пиковых? Два, блин!

— Это Лупя, наверно, нарисовал лишнюю, — оправдывается Бингер.

— Нет! У меня все точно было! — уверенно говорит Лупя.

— Это, наверно, Чудное место что-то перепутало, — встреваю я.

Картежники, улыбаясь, соглашаются.

Странно. Раньше такого не было. Я опять начинаю волноваться. Не сбилось ли что-нибудь в этой нереальной системе вещей.

Я поделился своей тревогой с Шевеловским.

— Если ошибки будут накапливаться, это приведет к катастрофе. Но мы не знаем, кто или что контролирует эти необычные процессы. В любом случае отсюда надо выбираться, и как можно скорее, а у меня уже нет идей.

Профессор грустно вздохнул и снова отвернулся.

Я достал райтер и продолжил оставлять на экране свои заметки. Это отвлекло от дурного настроя.

— Вот так! На! Все! Продул, лохан!

— Эх, мне бы с короля пойти, — проговорил Лупя.

— Знал бы прикуп, жил бы в Сочи, где одни, блин, стадионы.

— Бингер как раз вальта скинул. Надо было взять!

— Умная мысля приходит опосля! — весело крикнул Санька.

— Мысль — это всего только молния в ночи, но в этой молнии — все! — добавил я всплывший в памяти афоризм.

Шевеловский встрепенулся. Вскочил как ошпаренный и рванулся к нам. Глаза его горели.

— Что? Что вы сказали?

— Да, вальта взять надо было, говорю, — протараторил, удивленно глядя на профессора, Лупя.

— Я знаю, что отличает наш рейс от рейса с животными, друзья мои! — закричал Шевеловский. — Мы можем мыслить! Мысль — вот что является краеугольным камнем всего происходящего!

Мы переглянулись.

— В отличие от собак, мы, люди, способны создавать самое ценное, что есть у человеческой цивилизации, — мысль!

— Профессор! То, что собаки думать не могут, это и я знаю. По природоведению проходили, — схохмил Санька, глядя вприщур на Шевеловского. Не поплохело ли снова человеку?

— Почему это не могут думать? Вот у нас в деревне была собака. Кубиком звали…

— Возможно, именно мысль является той критической массой, что нарушит баланс двух полей, сковавших нас в этом пространстве! Мы должны проверить эту гипотезу немедля! — Профессор возбужденно замахал руками и рванулся в капитанскую рубку.