Искра жизни

Ремарк Эрих Мария

— Ты размышляешь сейчас об этом?

— Да.

«О чем же еще, — подумалось Пятьсот девятому. — Обо всем, что избавляет меня от этого страха, от которого кости превращаются в желатин».

— У нас есть деньги. Я предложил Хандке только двадцать марок.

— Ты предложил ему только двадцать марок? — спросил недоверчиво Лебенталь.

— Да. Двадцать или сорок, какая разница. Если он захочет, то возьмет, и баста. Тогда уже все равно, двадцать это или сорок.

— А если он завтра придет?

— Если придет, получит свои двадцать марок. Если он на меня донес, явится СС. Тогда деньги мне вообще не понадобятся.

— Не донес он на тебя, — сказал Розен. — Наверняка. А деньги он возьмет.

Лебенталь

успокоился.

— Оставь себе эти деньги, — проговорил он. — На сегодняшний вечер с меня хватит.

Он увидел, как Пятьсот девятый сделал какой-то жест.

— Не нужно мне это, — резко проговорил он. — С меня хватит. Оставь меня в покое.

Пятьсот девятый медленно выпрямился. Пока сидел, у него было такое ощущение, что ему уже никогда не встать, а его кости действительно превратились в желатин. Он пошевелил руками и ногами. Бергер последовал за ним. Некоторое время они молчали.

— Эфраим, — проговорил Пятьсот девятый. — Ты веришь, что мы когда-нибудь снова избавимся от страха?

— Это было так плохо?

— Так плохо, как никогда.

— Это было плохо, потому что ты дольше всех в живых, — сказал Бергер.

— Ты так думаешь?

— Да. Мы все стали другими.

— Может быть. Но избавимся ли мы когда-нибудь от страха в нашей жизни?

— Трудно сказать. От такого страха, да. То был разумный страх. Оправданный. Другой страх — он постоянный, страх концлагерный — об этом я ничего не могу сказать. В общем, это все равно. Пока нам следует думать только о завтрашнем дне. О завтра и о Хандке.

— Об этом мне думать как раз не хочется, — проговорил Пятьсот девятый.

XIII

Бергер направлялся в крематорий. Рядом с ним шагала группа из шести человек. Он знал одного из них. Это был адвокат Моссе. В 1932 году он как представитель истца, подавшего дополнительный иск, участвовал в процессе по обвинению двух нацистов в убийстве. Нацисты были оправданы, а Моссе после прихода Гитлера к власти сразу был отправлен в концлагерь. Бергер не видел его с тех пор, как оказался в Малом лагере, но сразу же узнал, потому что Моссе носил очки, в которых было только одно стекло. Второе ему не требовалось, так как у него остался только один глаз: другой выжгли сигаретой в 1933 году в отместку за участие в том самом процессе.

Моссе шел по внешней стороне.

— Куда? — спросил его Бергер, не пошевелив губами.

— В крематорий. На работу.

Группа прошагала мимо. Теперь Бергер увидел, что знает еще одного. Бреде, секретаря социал-демократической партии. Ему вдруг вспомнилось, что все шестеро были политическими заключенными. За ними с зеленым уголком уголовников следовал специально выделенный дежурный. Он насвистывал веселую мелодию. Бергер вспомнил, что это был шлягер из какой-то старой оперетты. Автоматически вспомнились слова: «Прощай же, маленькая фея в трубке, когда увидимся мы вновь?»

Он посмотрел этой группе вслед. «Фея в трубке, — раздраженно подумал он. — Скорее всего имелась в виду телефонистка». Почему память сохранила эту шарманочную мелодию да еще эти дурацкие слова? В то время как многое, более важное, давно забыто.

Медленно шагая, он вдыхал свежий утренний воздух. Эта прогулка по трудовому лагерю всегда была для него почти что как прогулка по парку. Еще пять минут до стены, окружавшей крематорий. Пять минут ветра и раннего утра.

Он видел, как группа, в которую входили Моссе и Бреде, исчезла под аркой ворот. Казалось странным, что для работы в крематории отправляли новых людей. Крематорская команда включала в себя особую группу узников, которые жили вместе. Их кормили лучше, чем остальных, кроме того, они пользовались определенными преимуществами. Зато по прошествии нескольких месяцев их

сменяли и сжигали в газовых камерах. А вот нынешняя команда существовала всего лишь два месяца; новичков в такие команды присылали весьма редко. Бергер был практически исключением из правила. Поначалу его направили туда всего на несколько дней на подмогу, а потом, когда умер его предшественник, оставили работать в крематории постоянно. Там лучше кормили, и он жил раздельно с командой, непосредственно производившей кремацию. Поэтому он надеялся, что в ближайшие два-три месяца его никуда не отошлют вместе с другими.

Пройдя через ворота, он увидел теперь шестерых, выстроившихся во дворе. Они находились неподалеку от виселиц, сооруженных посреди двора. Все старались не обращать внимания на деревянный помост. У Моссе изменилось лицо. Он со страхом смотрел единственным глазом через очки на Бергера. Бреде стоял, опустив голову.

Обернувшись, специально выделенный дежурный увидел Бергера.

— А тебе что здесь надо?

— Откомандирован в распоряжение крематория. Контроль за зубами.

— Значит, зубной клепальщик. Тогда убирайся отсюда! Остальные смирно!

Шестеро по мере сил выполнили команду. Бергер вплотную прошел мимо них. Он слышал, как Моссе что-то шептал, но не расслышал. К тому же он не мог остановиться; специально выделенный дежурный наблюдал за ним. «Все же странно, — подумалось ему, — что такой маленькой группой командует специально выделенный дежурный, а не мастер».

В подвале крематория имелась большая наклонная шахта с выходом на поверхность. Трупы со двора бросали в эту шахту, и они проскальзывали в подвал. Там их раздевали, если только они уже не были голые, классифицировали и проверяли на наличие золота.

Бергер служил здесь, внизу. Ему приходилось выписывать свидетельства о смерти и выдергивать изо рта покойников золотые зубы. Его предшественник, техник из Цвиккау, умер от заражения крови.

Осуществлявший надзор дежурный Дрейер появился на несколько минут позже.

— Ну, давай, — проговорил он угрюмо и уселся за маленький стол, на котором лежали списки.

Кроме Бергера из крематорской команды было еще четыре человека. Они заняли свое место около шахты. Первый покойник проскользнул, как огромный жук. Четверо протащили его по цементному полу, на середину. Труп уже окоченел. Они мгновенно его раздели, содрали куртку с номером и нашивками. При этом один из узников оттягивал все время поднимавшуюся правую руку до тех пор, пока не снял рукав. Потом он отпустил руку, и она, как ветка на дереве, отскочила назад. Снять штаны было проще.

Специально выделенный дежурный зафиксировал номер покойника.

— Кольцо есть? — спросил он.

— Нет. Кольца нет.

— Зубы?

Он осветил фонариком полуоткрытый рот, на котором засохла тонкая полоска крови.

— Справа золотая пломба, — сказал Бергер.

— Хорошо. Вытаскивай.

Бергер со щипцами опустился на колени на уровне головы, которую придерживал помогавший ему заключенный. Другие уже раздевали следующий труп, выкрикивали номер. С треском, как горящий сухой валежник, все больше и больше покойников проскальзывало в шахту. Они падали и переплетались друг с другом. Один приземлился прямо на ноги и встал к стволу шахты, с широко раскрытыми глазами и перекошенным ртом. Скрюченные пальцы были полусжаты в кулак, из расстегнутой рубашки на цепочке свисала медаль. Он так и стоял, пока на него с грохотом не повалились другие трупы. Среди них была женщина с длинными волосами. Она была, скорее всего, из обменного лагеря. Она упала вниз головой, накрывая его лицо своими волосами. Наконец, словно ощутив тяжесть, он медленно скользнул на бок и распластался на полу. Женщина повалилась на него. Наблюдая это, Дрейер ухмыльнулся и облизал верхнюю губу, на которой рос толстый прыщ.