Искры гнева (сборник)

Байдебура Павел Андреевич

— Клянёмся! — повторил твёрдо Григор.

Клянёмся! — с дрожью в голосе сказал и мальчик.

— Быть как отцы! — продолжала женщина. — Всегда стоять за волю! Мстить врагам! Мстить!..

— Мстить врагам! Мстить! — почти в один голос произнесли Григор и мальчик.

Породнённые клятвой, они долго стояли в суровом молчании над могилой.

Где-то в урочищах около Донца поднялась внезапная стрельба. Это, наверное, остатки разбитых повстанческих отрядов, отступая, оказывали сопротивление царским войскам.

— Уже рассветает. Идёмте, — проговорила

женщина и указала рукой на восток, где сквозь ветви деревьев начали пробиваться первые ломкие лучи солнца.

— Я к своим, — кивнул головой Григор в ту сторону, откуда доносились выстрелы.

— Дай бог тебе счастья, — сказала женщина. — Счастливой тебе удачи доконать супостатов… А будет случай — загляни в Ясенево, к нам, к Лащевым. Я — Мария, а это, — показала она на мальчика, — мой Семенко. Просим…

Женщина поклонилась и взяла мальчика за руку. Вскоре их шаги растаяли за кустами ежевики.

…Уже со взрослым, отчаянно смелым Семёном Лащевым Григор, свято помня слова клятвы, не раз делал налёты на имения богачей.

Вот и этой ночью они собираются пожаловать в "гости" к одному из мироедов в Ясеневе, где проживает и Лащевой. Семён с нетерпением ждёт этого часа. Он давно уже мечтает о встрече с глазу на глаз с "родным" паном.

Печи в солеварне широкие, присадистые, будто раздвинутые незаконченные копны. С потолка над ними свисает длинными лоскутами копоть. Около печей медленно двигаются, как лунатики, чёрные, в лохмотьях, с распухшими красными лицами солевары, у каждого в руках лопата или весёлка.

Григор выбил в дне чана затычку и вылил остатки рапы в черпак… "Вот и хорошо, — подумал он, — сварю, что осталось, и на сегодня хватит".

Вдруг Григор заметил в проёме дверей высокого сутуловатого управляющего соляным промыслом Грименко. На нём были синие широкие шаровары, заправленные в голенища сапог, до самых колен спадала белая, внизу расшитая красным, тонкая сорочка, которую стягивал синий, с большими кистями на концах, шнурок. Поверх сорочки была надета длинная из серой материи чумарка. Около управляющего, что-то оживлённо ему рассказывая, переступал с ноги на ногу надсмотрщик Кастусь Недзиевский — молодой, статный, черноусый, с бритым продолговатым лицом, в сапогах и в такой же, как и у Грименко, чумарке, только перевязанной зелёным поясом.

Грименко вошёл в солеварню, остановился неподалёку от печи Шагрия и начал наблюдать, что делается вокруг.

"Вот к кому бы в "гости" наведаться…" — мелькнула у Григора дерзкая мысль, и он, прищурив глаза, посмотрел на управляющего.

Несколько месяцев тому назад Григор узнал, что будто бы в дни, когда отряды повстанцев осаждали городок Тор, соляной надсмотрщик Грименко оказал какую-то очень важную услугу князю Долгорукову и якобы благодаря именно этой услуге он стал вскоре управляющим в Бахмуте. Чтобы проверить, так ли это было на самом деле, надо съездить в Тор и расспросить людей, которые наверняка знают об этой грименковской услуге. Но Григору всё никак не выпадает случай побывать в Торе. А жаль!..

При встрече с Грименко у Шагрия всегда

переполняется гневом сердце, но каждый раз он успокаивает себя надеждой, что скоро очередь дойдёт и до господина управляющего. Вот и сейчас, увидев Грименко, Григор весь напрягся, сжал кулаки, но тут же расслабился. "Ничего, этой ночью "погостим" в Ясеневе. А завтра побываю в Торе и всё узнаю… Но ведь завтра нужно копать колодец, добираться до своей рапы, — спохватился Григор. — Да, с колодцем нельзя затягивать. Ходишь около соли, а ешь не солоно…"

Солевар действительно не имел права вынести с собой из солеварни даже шепотки соли. Она была царской монополией. Промыслом ведало соляное управление в Петербурге. Управляющий Грименко, доверенный от казны человек, продавал соль, но очень дорого. Поэтому бахмутчане тайно копали свои колодцы и добывали в них для себя рапу.

Дважды, будто обыкновенный погреб, копал колодец на своём дворе и Шагрий. Но рапы не нашёл. Видимо, её в этом месте не было. Теперь они втроём копают под горой, в саду Якима Куцевича. До рапы пока ещё тоже не добрались. Но надеются, что она здесь есть, и упорно продолжают копать.

Под конец дня Шагрий очень устал, но всё равно продолжал упорно трудиться. Ещё утром, когда приступал к работе, ой договорился с надзирателем Недзиевским, что сегодня сварит пятнадцать корцов соли. А завтра не выйдет на работу. Этот завтрашний день ему очень нужен.

Григор подживил в печи огонь и снова посмотрел туда; где стоял управляющий. Грименко там уже не было. В это время к нему подошёл Недзиевский. Он глянул на короба с солью и перевёл взгляд на Григора.

— Последнюю заканчиваю, — ответил на его немой вопрос Шагрий.

— Хорошо, — буркнул Недзиевский, заглядывая в чан с рапой. — Теперь для тебя будет другая работа, — как бы нехотя, медленно проговорил он. — Собирайся в дорогу.

— Куда? — делая вид, что ему всё равно, спросил Григор.

— Поедешь за чёрным камнем. Так велел управляющий. Выезжай сегодня, как взойдёт луна. Возы на воловне.

— Но ведь мы договорились… Я засыпал пятнадцать корцов…

— Воля пана управляющего! — повысил голос Недзиевский. И, видимо чтобы подчеркнуть значимость этих слов, поднял вверх свою длинную, толстую, с насечками палку, которой замерял рапу в чанах и соль в коробах.

— Хорошо. Но только выедем завтра, — сказал Шагрий. Он даже обрадовался поездке к хутору Зелёному: можно будет встретиться с товарщами-побратимами.

— Едешь сегодня! — выкрикнул сердито надзиратель и подумал: "Огреть бы сейчас палкой! Да лучший солевар, а их не так уж и много здесь…"

— Тогда выедем на рассвете, — Шагрий с силой надавил на весёлку, что стояла в чане. Она треснула и переломилась пополам.

— Портишь царское добро! — грозно заметил Недзиевский.

— Это моя весёлка, из дому, — равнодушно сказал Григор.

— Здесь всё, — торжественно произнёс надзиратель, разводя широко рукою, — его величества великого государя Петра Алексеевича Романова!.. Всё!..