Искры гнева (сборник)
Шрифт:
Григор отбросил в сторону набухшие в рапе обломки весёлки, схватил лопату и начал молча выбирать ею со сковороды соль.
Ему надо было немедленно встретиться с Якимом, посоветоваться с ним: как быть. Кроме того, нужно предупредить Семёна, чтобы он сегодня не приходил ка условленное место. Но поблизости всё время вертелся Недзиевский. "А, ладно", — махнул рукой Григор и метнулся в ту сторону солеварни, где была Якимова печь. Но там уже работал другой солевар.
За Бахмуткою над лесной полосою садилось солнце. Рядом с ним клубилось небольшое
Маленький Петрик стоял около изгороди и смотрел на дорогу. Отец давно уже должен был прийти. Но его почему-то всё нет и нет. Мальчик вышел на выгон. Но из высокой травы далеко не увидишь. Тогда он взбежал на пригорок, на каменные пласты. Отсюда видно было даже густой чёрный дымовой столб. Петрик знает уже, что там, в той стороне, отец варит соль. А вот и он идёт.
Мальчик побежал навстречу отцу. Сейчас он возьмёт у него, как всегда, большую весёлку и сам отнесёт её матери. Мать вымочит весёлку в воде, насыплет в солёную воду муки, заменит тесто и испечёт вкусные блины.
Но на этот раз в руках отца было только длинной вишнёвое кнутовище.
"Как же так?" — удивился Петрик.
С досадным удивлением встретила Григора и жена Одарка.
— А я думала, принесёшь хотя бы покропить. Квашню поставила. Тесто подходит…
— Вот и хорошо. Очень хорошо, — улыбнулся Григор. — Значит, будем с хлебом и калачами. — Он подхватил на руки сына, обнял жену и ускорил шаг.
— Обходила я, обегала всех соседей, — начала жаловаться Одарка, — хотела занять хотя бы рапы. Но ни у кого нет ни капли.
Однако Григор, будто не слыша жалобного голоса жены, шёл молча.
— Собирай, Одарка, в дорогу. Поеду к хутору Зелёному, за чёрным камнем, — сказал он, когда уже вошли в хату. — А пока испеки хотя бы коржей. — Григор вытащил из-за пояса пропитанные рапою рукавицы и положил их в миску с водой.
— Это же срам какой, — проговорила Одарка, растапливая печь. — Муж — солевар, а в доме нет соли…
— Не зря же поговорка: "Сапожник без сапог…" — заметил Григор.
— Горы ж её там навалено, — не унималась Одарка. — А людям даже крошки не дают. Куда же они её девают?..
— Как куда? Сами едят, — сказал шутя Григор, но кулаки его сжались.
Он-то знает, куда отправляют соль. Знает он и как наживаются, жиреют на этой соли управляющий да всякие надзиратели… Когда же надсмотрщики находят у кого-нибудь из бедняков потайной колодец — засыпают его, а виновника, нарушителя царской монополии, секут кнутами. Кроме того, ещё силой заставляют бесплатно работать на солеварне год, а то и два.
— Была около вашей норы в Якимовом саду, — сказала Одарка, подавая на стол пахучие подрумяненные коржи. — Даже спускалась в неё, помогала выбирать землю. Выкопано много, а на рапу и намёка нет.
— Будет! — уверенно произнёс Григор. — Работу ускорим. До сих пор копали втроём, а сейчас берём в компанию
Разговаривая с женой, играя с сыном, Шагрий не забывал поглядывать в окно: не взошла ли уже луна. "Сказать или не надо жене, — думал он, — что этом ночью, перед тем как выехать к хутору Зелёному, я должен с побратимами махнуть в "гости" в одно местечко?"
Да, она, его милая Одарка, знает, с кем он дружит, и она, конечно, поймёт, что он должен быть и сегодня там, где будут его друзья. Но расскажи ей — начнёт беспокоиться, переживать за него. Ведь из этих ночных походов можно и не вернуться… Тем более после сегодняшнего ночного налёта он пойдёт не домой, а отправится в дальнюю дорогу.
"Нет, не буду ей ничего говорить…" — решил Григор. Но от этого ему легче не стало. Его угнетало, что он вынужден скрывать сбои дела от самого дорогого ему человека…
Небо на востоке ещё не розовело. Оно было по-прежнему чистым, усыпанным звёздами. Но Григор решил — пора. Он попрощался с Одаркой, поцеловал сонного Петрика и вышел в ночь.
Дорога повела его через выгон в направлении соляного промысла. За городком Григор миновал подворья "таможенной избы", воловни и очутился в бахмутских зарослях. Направление взял к невысоким, но даже и ночью издали заметным двум берёзкам — условному месту встречи.
С небес сеялся тихий мерцающий блеск и топил в серебре всю землю. То, что днём было обычным, сейчас казалось почему-то каким-то сказочным, таинственным. Может быть, потому что Григор сам шёл на тайное дело…
Якима он застал уже около берёз. Вскоре явился и Семён. Ещё издали, из оврага, он прокричал филином, затем вблизи прострекотал, словно настоящая сорока, и вынырнул на поляну: уверенный, решительный. По всему было видно, что Семён с удовольствием идёт на это ночное дело.
— Касьян там? — спросил его Шагрий.
— Там. И лошади на привязи, — ответил тихо Семён.
Григор нагнулся, вытянул вперёд руки, словно пловец, собирающийся нырять в воду, раздвинул ветви кустов и юркнул под лиственный шатёр. За ним последовали и Яким с Семёном.
Пробираться среди густых кустов было трудно. Но вскоре около Бахмутки они вышли на дорогу, что тянулась на юго-восток и вела в широкую, разделённую надвое рекою долину, окаймлённую высокими деревьями.
Через некоторое время дорога свернула в камышовые заросли. Послышалось ржание и фырканье лошадей. Их находилось здесь десятка три-четыре. Несколько лошадей было уже объезженных, а на остальных ещё никто ни разу даже не садился.
— Вон там, — указал рукой Семён и направился к одинокому развесистому, густолиственному дереву, издали похожему на огромную копну сена.
Подошли к мажаре-будке, в которой жили пастухи-коноводы — Касьян и Семён. Здесь хранились сёдла, уздечки и всякие походные и хозяйственные принадлежности.
Окликнули несколько раз Касьяна. Но тот не отзывался. Наверное, был где-нибудь далеко. А может быть, уже спал. Рядом паслись стреноженные, осёдланные кони. Семён нырнул в кусты, что маячили под горою, и вскоре вернулся оттуда с оружием.