Искры гнева (сборник)
Шрифт:
Ночью Гордей вместе с Куцевичем и Грызлом вынес из тайника под церковью почти всё оружие и взял на "святое дело" десять горстей из котла.
Оружие спрятали в лесу, недалеко от места утреннего сбора людей. Яким с Иваном должны были всё время присматривать за ним, оберегать от посторонних глаз.
На рассвете бахмутцы начали стекаться к указанному Гордеем месту. Когда взошло солнце, направились к дому Грименко. Но до ворот не дошли. Из-за частокола грянули выстрелы. Раздались
Бахмутцы отошли в заросли кустарника. В это время зазвучали выстрелы, крики и где-то по ту сторону Бахмутки. Но люди не разбегались..
Прибежавшие солевары сообщили: надсмотрщики и охранники обходят дворы и объявляют приказ о подсоседниках.
Головатый понял: пора браться за оружие. Он громко сказал:
— Кто хочет мстить, бороться за волю, тот будет иметь сейчас оружие. Мы своё возьмём силой!
Желающих набралось около ста человек. Оружие — мечи, ятаганы, пики и бердыши — выдавали Яким и Грызло.
Вскоре из поселения подошли солевары с вилами, с заострёнными кольями.
Усадьбу Грименко окружили тесным кольцом. Но подойти близко не могли. Повстанцев сдерживали стражники, время от времени стрелявшие из-за частокола из мушкетов.
У повстанцев тоже имелись мушкеты, но они пока ещё не были пригодными для стрельбы. Их нужно было чистить, проверять боевую способность. Да и порох к ним отсырел.
Решили отнять оружие у охранников, которые бесчинствовали в это время в поселении. Хрыстя и Грызло возглавили небольшой отряд и двинулись в путь.
Распылённую по дворам охрану обезоруживать было легко. На надсмотрщика и двух охранников, которые его сопровождали, неожиданно нападали всей группой и отбирали оружие. Их же самих не били, даже не связывали, а просто спускали в погреб на дворе солевара Грызло и запирали.
Повстанцы, возглавляемые Головатым, снова окружили усадьбу Грименко: они никого не выпускали оттуда и никого не пропускали туда. Гордей подбадривал людей, заверял, что, когда настанет ночь, управляющий со своими пособниками окажу гея в их руках.
…Во время очередного обхода рядов повстанцев к Головатому подошёл седобородый человек в поршнях и поношенном, уже изрядно потёртом тулупе. Сняв шапку, седобородый низко поклонился. Головатому показалось, что он уже где-то его видел, причём совсем недавно.
— Я Касьян Кононых, — назвал себя седобородый. — Стерегу конские табуны. Давным-давно дал клятву перед крестом не брать в руки оружие. И не брал. А сейчас такое делается, такое творится, что и мне нужно быть с людьми.
— Так в чём же дело? — спросил Гордей.
— А в том, что нужно снять с меня клятву, — ответил Кононых. — Снять же её может лишь тот, кто имеет крест и причастен к священству.
— Я имею только пистоль. Но и к священству немного причастен, — улыбнулся
Кононых задумался. Поскрёб затылок и вдруг решительно заявил:
— Снимай!
— Снимаю! — махнул рукой Головатый. — А теперь бери, Касьян, вон под дубком оружие и иди в отряд.
Касьян натянул шапку и схватил бердыш.
— А, святоша…
— Давай сюда!
— Бросил Грименковых кобылок.
— Да не торчи столбом.
— Ложись! А то мушкетёры испортят тебе папаху и шубу! — зашумели повстанцы.
— А мне не привыкать быть под пулями, — заявил спокойно Касьян, — я стреляный и смаленный панами. А теперь хочу сам их смалить…
Наступал вечер. После дневной работы Савка Забара замкнул ворота, запер на засов калитку, по привычке, перед тем как идти на ночной отдых, постоял немного во дворе, прислушался. В хуторе и вокруг, в степи, тихо. С вышки, что едва маячит вдали на холме, дозорные никаких знаков не подают. Значит, татары не приближаются и можно спокойно отдыхать.
Забара пошёл к дому. Вдруг он уловил еле слышимое грохотание колёс, цокот лошадиных копыт. Звуки нарастали, приближались. Вот они уже начали доноситься из хутора, а вскоре зазвучали на его, Савкиной, улице. И сразу оборвались. Какое-то время было тихо. Потом раздались приглушённые голоса, а через минуту-другую кто-то легко постучал в Савкины ворота. Забара посмотрел в щель частокола: на улице стояло несколько запряжённых возов, толпились люди.
Стук повторился, на этот раз громче.
— Кто там? — спросил Савка.
— Свои, — услышал он в ответ.
— Кто именно? — переспросил Забара.
— Работные люди.
— Копатели угля.
— У нас важное дело.
— К кузнецу…
— К Даниле… — послышались приглушённые голоса.
Забара удивился. Он знал многих углекопов, так как часто бывал за околицей хутора, там, где лежит в земле горючий камень. Он чинил им коловороты, бадьи. Да и сюда, в кузницу, нередко по своим делам наведывались углекопы. Но они всегда приходили днём. А эти… Нет, надо быть поосторожней.
Савка сказал, что впустит для переговоров только одною человека, и открыл калитку.
— Зинько!
— Зинь, иди ты!
— Иди поговори! — раздались голоса.
Во двор вошёл небольшого роста, в чёрной, наверное запорошенной угольной сажей, одежде человек.
— Мы копатели угля, — начал он медленно низким грудным голосом. — Направляемся сейчас к городку Бахмуту. Там наши побратимы солевары в беде…
— В беде? В какой беде?.. — спросил Савка.
— Их неволят!.. — ответил коротко, с нажимом Зинько и, помолчав немного, добавил: — Соляной бахмутский управляющий набрасывает на них аркан.