Искупление
Шрифт:
– Как говорится, сын, удача благоволит храбрым. Если ты чего-то хочешь, если ты хочешь быть успешным, то тебе придется рисковать. Придется делать то, что, возможно, другие люди делать бы не стали. Жизнь похожа на игру в шахматы. Ты ведь умеешь играть в шахматы, да?
Винсент медленно кивнул.
– Тогда ты должен знать, что король – самая важная фигура. До тех пор, пока он находится на доске, игра продолжается. В жизни все точно так же. Ты обязан быть королем, даже в том случае, если из-за этого ты становишься главной мишенью. Король
Винсент вновь кивнул.
– Что ж, если ты знаешь шахматы, то знаешь и правду, – сказал Антонио. – Король, разумеется, диктует игру, но не стоит забывать про ферзя. Это самая сильная фигура на доске. Именно по этой причине мы не станем рассказывать твоей матери о том, чем ты сегодня занимался, поскольку ей необязательно знать о том, что ты солгал и нарушил ее правила. Ведь ферзь может и не проявить понимания. Capisce [7] ?
7
Capisce? (ит.) – понятно?
– Да, папа.
Поднявшись, Винсент направился к дверям, однако голос Антонио остановил его.
– Как тебе, сын? «Крестный отец»?
Винсент посмотрел на отца.
– Лучшее из того, что я видел.
Искренне улыбнувшись, Антонио отпустил сына.
Прогуливаясь много лет спустя по улицам Чикаго, Винсент помнил гордость, появившуюся на лице отца в тот момент. Это было достаточно редким явлением – чаще всего, он видел на лице отца разочарование. Отец преподал ему множество суровых уроков, некоторые из которых были весьма поучительными, другие – нет, однако каждый из них по-своему изменил его. Эти уроки сделали его тем человеком, которым он вырос – человеком, разрываемым на части идеями преданности и лояльности.
Он с легкостью миновал первые три квартала, и, приблизившись к переулку, замедлил шаг. Внутренний голос призывал Винсента обойти его, пройти более длинной дорогой, однако он проигнорировал эти призывы и продолжил свой путь. Свернув в переулок, он прошелся по узкой дорожке, осматривая старые, отчаянно нуждавшиеся в реставрации высотки.
Дойдя до середины переулка, он остановился, откинув ногой гравий. Он провел пальцами по обветшалой стене здания, заметив, что кирпич слегка крошится от его прикосновения. Он тяжело вздохнул, чувствуя сковавшую его грудь боль.
– Винсент.
Обернувшись, он увидел Коррадо, который направлялся ему навстречу. Его костюм был мятым, глаза казались уставшими. Под мышкой он держал подарочную коробку, завернутую в яркую зеленую бумагу.
– Ты пропустил свадьбу, Коррадо.
– Я знаю, – ответил он. – Я только что прилетел из Нью-Йорка.
– Дела? – спросил Винсент. – Семья Амаро? Женева? Калабрези?
Коррадо покачал головой.
– Скорее Антонелли.
Винсент нахмурился.
– Хейвен?
– Нет причин для беспокойства, – ответил Коррадо, отмахнувшись от любопытствующего взгляда Винсента. Осмотревшись в темном переулке, Коррадо перехватил подарок другой рукой и перевел взгляд на стену позади Винсента. – Здесь все случилось.
– Да.
Более десяти лет назад именно на этом месте мир Винсента рухнул раз и навсегда. Обрушившиеся на него воспоминания казались непосильными. Моргая и на долю секунды погружаясь во мрак, он снова и снова видел случившееся – пепельно-бледная кожа, безжизненные глаза, рыжие волосы, запачканные кровью. На ее лице застыло выражение ужаса со множеством вопросов без ответов…
Почему она? Почему они? Почему сейчас?
Винсент задавал себе эти вопросы на протяжении многих лет. Ему казалось, что он нашел на них ответы, когда убил Фрэнки Антонелли. Но, стоя здесь, в этом темном переулке, он по-прежнему задавался этими вопросами.
Почему?
– Это так странно, да? – сказал Коррадо. – Эта жажда мести? Мы с легкостью забываем о своих поступках, но забыть о том, что сделали с нами, попросту невозможно. Мы никогда не думаем об их семьях, но мы никогда не прощаем того, что они делают с нашими семьями. Мы помним об этом всю жизнь.
– Я думаю о них, – возразил Винсент. – Я всегда помню об их семьях.
– Ты думал о семье Фрэнки?
Винсент замешкался.
– Нет. Тогда я думал только лишь о своей семье, но теперь я думаю и об его семье. Каждый день.
– Это не в счет, – сказал Коррадо. – Хейвен – единственный его потомок, и, поверь мне, она не оплакивает эту потерю.
Винсент задумался над словами Коррадо.
– Ты на самом деле никогда не думал об их семьях?
– Никогда, – ответил Коррадо, многозначительно смотря на Винсента. – Моя совесть чиста, Винсент. Я ни о чем не сожалею, и не хочу начинать. Именно поэтому, Бог мне свидетель, я никогда не нажму на курок до тех пор, пока не буду абсолютно уверен в том, что сделаю тем самым мир немного лучше.
– Счастливец, – сказал Винсент. – Всякий раз, когда я думаю, что моя совесть чиста, на меня сваливается очередная неприятность.
– Случается это из-за того, что ты позволяешь себе быть пешкой.
У Винсента вырвался горький смешок.
– Я только что думал о том дне, когда отец велел мне быть королем, а не пешкой. Но он не рассказал мне о том, что король может быть только один. Что же до всех остальных, то мы… просто делаем то, что можем.
– Ты не понял самого главного, – сказал Коррадо. – Быть королем – не значит иметь титул. Порой титул – это всего лишь уловка. Если ты жаждешь контроля, то тебе необходимо подчинить всех себе. Только нельзя показывать этого остальным до тех пор, пока ты не будешь готов сделать следующий шаг.
– Что делать, если единственный возможный для меня шаг – нарушить правила?
Коррадо пожал плечами.
– Это зависит от того, чьи правила ты планируешь нарушить.
Сделав шаг назад, Коррадо кивнул Винсенту и удалился.
После того, как он ушел, Винсент вновь развернулся лицом к зданию, проводя рукой по кирпичной стене.
– Мы еще увидимся, Маура. Ti amo.
Покинув переулок, Винсент направился вдоль квартала в сторону пиццерии. Джон Тарулло стоял на улице возле входной двери, сметая грязь с большого коврика перед пиццерией с помощью метлы. Подняв голову, он сдержанно кивнул в знак приветствия.