Искушение Анжелики
Шрифт:
— А вы сами, разве вы не подвергаетесь большой опасности в этой компании?
— Себя я смогу защитить. А кроме того, все они больны.
— Не все. Один из них пришел в себя, и его поведение не внушает мне никакого доверия.
— Хорошо! Тогда вот что я предлагаю. Ты возьмешь этого типа с собой на корабль, Коруэн и Стоугтон будут следить за ним, пока вы не высадите его на одном из островов в бухте Каско. Затем вы отправитесь полным ходом в Голдсборо. И с попутным ветром вы сможете вернуться сюда на «Ларошельце» меньше чем через восемь дней. За это время ничего здесь страшного со мной не случится…
Она хотела сама себя
Чем быстрее поднимут паруса, тем скорее все окажутся дома, под защитой прочных стен Голдсборо, которое представлялось им как мирная гавань, где придет конец всем их тревогам. В Голдсборо было оружие, богатство, люди, корабли…
А сейчас здесь, на оконечности мыса, на косе Макуа, они остались лишь восьмером.
Уже два дня, как баркас флибустьеров, влекомый вперед своими парусами и умело управляемый Кантором, покинул бухту и, накренившись, как чайка на ветру, оставил за кормой последние острова.
На его борту находились семьи Коруэна и Стоугтона, их работники, маленькая Роз-Анн и наименее больной из флибустьеров, от которого необходимо было попытаться избавиться при первой же возможности, высадив его на одном из островов. Прежде чем отплыть, он долго говорил на их жаргоне с другими бандитами.
На берегу остались не совсем излечившийся от ожогов маленький Сэмми Коруэн, все еще слишком слабый преподобный Томас, и пожелавшая остаться вместе со своим пастором мисс Пиджон. Адемар сначала колебался, не следует ли ему тоже сесть на корабль, но его страх перед морем и англичанами взял верх, и, поразмыслив, он предпочел остаться с Анжеликой. Он был убежден, что дьявол или какие-то другие силы наделили ее способностью предохраняться от любой опасности. Анжелика посылала его за дровами, водой, съедобными ракушками или поручала ему отгонять от больных комаров, которые ужасно донимали их. Баркас не мог взять на борт больше ни одного человека, что, правда, не помешало росомахе Вольверине броситься вслед за Кантором, всем своим видом показывая, что место на борту корабля ей просто необходимо.
Анжелика, буквально как привязанная, не отходила от своего прооперированного, который упорно желал остаться живым. Звали его Аристид Бомаршан, как об этом сообщил ей один из его друзей. «Ему больше подошли бы имена „Деревянная башка“ или „Дырявый живот“, — сказала Анжелика, пожав плечами.
В это утро преподобный Пэтридж открыл наконец глаза. Он сказал, что сегодня воскресенье, и попросил, чтобы ему дали Библию, так как он хочет подготовиться к проповеди. Все решили, что он бредит из-за лихорадки, и решили его успокоить. Но он разбушевался и стал настойчиво повторять, что сегодня воскресенье, день Господень. Действительно, было воскресенье и, следовательно, прошла уже неделя после нападения индейцев на маленькую английскую деревню.
Анжелика сохраняла надежду, что корабли Жоффрея де Пейрака еще не покинули устье Кеннебека. Кантору могло повезти, и он мог встретиться с одним из них. Хороший, прочный и большой корабль, с большими пушками, на котором можно бы было отдохнуть и благополучно вернуться домой.
Какое бы это было счастье!
Но прошло уже два дня, а на горизонте никто не появлялся.
Элизабет Пиджон дрожащим голосом читала пастору Библию. Ее также слушали с подозрительным и надменным видом двое больных пиратов. Эти еще нуждались в лечении,
— Следи за ним, — сказала Анжелика Адемару. — Он может ухитриться завладеть одним из своих ножей и воткнуть его нам в спину.
Этот верзила проявлял искреннюю заботу о прооперированном.
— Это мой брат, — говорил он.
— Что-то вы мало похожи друг на друга, — заметила Анжелика, сравнивая громадный рост одного и тщедушную фигуру другого.
— Мы береговые братья. Почти пятнадцать лет тому назад мы обменялись своей кровью и своей добычей.
И с мерзкой улыбкой на своем обезображенном пчелиными укусами лице он добавил:
— Может быть, поэтому я вас не прирежу… Потому что вы спасли Аристида…
Ночью она также должна была находиться при больном. Она натянула над ним кусок полотна, не столько, чтобы предохранить его от солнца, от лучей которого защищало растущее рядом дерево, сколько от ночной росы или от иногда моросившего дождя, или даже от морских брызг, которые доносил до них ветер во время прилива.
Она ухаживала за ним упорно, внимательно, с удивлением наблюдая, как в это уже, казалось, обреченное тело, приходит исцеление. И она так страстно желала благополучного исхода, что в некоторые моменты почти испытывала нечто вроде любви к этому бедному Аристиду.
В тот самый вечер, после операции, он на какой-то момент открыл глаза и стал требовать табаку и грог «с целым лимоном.., который ты мне очистишь от кожуры, Гиацинт…»
Хотя он и не получил ни грога, ни лимона, которые она заменила хорошо процеженным рыбным бульоном, жизнь все-таки к нему вернулась.
А в это воскресенье, когда уже и пастор начал воскресать…
— Я вам помогу сесть, — сказала. Анжелика раненому.
— Сесть? Ты, что, хочешь моей смерти?
— Нет, надо чтобы ваша кровь лучше циркулировала и не загустевала. И я вам запрещаю обращаться ко мне на «ты» сейчас, когда вы уже вне опасности.
— Ну и ну! Вот это женщина!
— Идите помогите мне, — обратилась она к здоровенному пирату.
Вдвоем они взяли его под руки, приподняли и удержали в сидячем положении. Он был бледен и весь покрылся потом.
— Бренди! Дайте мне бренди!..
— Адемар, принеси флягу.
Когда он выпил, то почувствовал себя явно лучше; она прислонила его к мешкам, покрытым звериными шкурами, и долго смотрела на него с явным удовлетворением.
— Вот так. Деревянная башка! Теперь вам нужно по-с.., и по-ср…, как все люди, и можно считать, что вы спасены.
— Ну, это вы здорово, — сказал он, — вы, по крайней мере, не стесняетесь в выражениях.., правы те, кто говорят, что вы появились на свет из бедра самого Дьявола… Видно, это на самом деле так!
Он вытер свой вспотевший лоб. Она сбрила ему бороду, полную насекомых, и он сразу стал похож на безобидного мелкого бакалейщика, которого побила его собственная жена и его кредиторы.
— Теперь я совсем никуда не гожусь по сравнению с Золотой Бородой, — прохныкал он. — — Такие вот дела…
Она снова помогла ему лечь, и, когда он немного отдохнул, сказала: