Искушение чародея (сборник)
Шрифт:
— Почти во всех мифологиях драконы — хитрые разумные существа, а не просто хищные звери. Говорят, невозможно дружить с драконом, но необходимо считаться с ним как с равным по разуму…
— Ты о чем? — сказал я.
— Смотри. — Громозека громко крикнул дракону: — Дыр-быр-бар-бур!
Дракон открыл глаза. Гребень у него сделался темно-красным, он развернулся и уполз в глубь вольера, в наспех посаженные мной «джунгли».
— Знаешь, что такое «дыр-быр-бар-бур» на древнекосмическом, дружище?
— Нет, что-то не припомню, — честно признался я. — А ведь когда-то я учил древнекосмический, в школе… Факультативно. Мне так стыдно…
— Это было давно, ты вполне мог забыть, — успокоил меня Громозека, — «Дыр-быр-бар-бур» — это «страж без сокровищ».
— И ты думаешь…
— Думаю! —
В тот же день мы расстались, но через год, к обоюдной радости, снова встретились, уже на Земле. Мы дружим много лет, оба обзавелись семьями, стали профессорами. Каждый раз, бывая у меня в гостях, Громозека обязательно приходит в Космозо и пытается разговаривать с Малым эвридикским драконом, он убежден, что дракон разумен.
И знаете, иногда, если посетителей не слишком много, я тоже прохожу вдоль клеток и тихо бормочу себе под нос, чтобы меня не сочли, гм, как бы это сказать… Я шепчу: «Дважды два? Пятью пять?» И прислушиваюсь — не скажет ли кто из зверей мне вслед: «Эй, зверолов! Самый умный, да?»
Мария Гинзбург. Что сказал Минц
Громозека рассердился.
— Мне это надоело! — вскричал он.
Глаза под прозрачным шаром шлема загорелись.
Он поднял бластер и ударил по дереву парализующим лучом.
Ветви дерева тут же свернулись, желтые цветочки закрылись, дерево начало проваливаться. И на том месте, где оно росло, осталась небольшая кучка пыли, и, если бы Алиса собственными глазами не видела этой сцены, она никогда бы не подумала, что такое возможно. Археологи, за ними Громозека, потом Алиса и ее отец осторожно обошли место, куда спряталось дерево, и поднялись на невысокий холм, вершина которого была изрыта квадратными ямами. Здесь шли раскопки.
Профессор Селезнев стащил со стола скатерть из яркого разноцветного пластика и принялся отрывать от нее полосу. Пластик хоть и не был рассчитан на подобное варварское обращение, держался стойко и рваться не хотел. Он тянулся в месте разрыва. Однако профессор Селезнев давно прославился в научных кругах своей настойчивостью и терпением в достижении цели. И пластиковая скатерть в итоге сдалась, как сдавались трудные загадки животного мира разных планет. Следующим на очереди был стол. Профессор Селезнев ловко открутил от него тонкую металлическую ножку, попробовал согнуть ее, и остался удовлетворен результатом. Стол опасно накренился, но Селезнев не обратил на это внимания. Он скрутил из оторванной от скатерти полосы тугой жгут, сделал на конце петлю и закрепил ее на одном из концов ножки. Затем согнул ее, и, удерживая ногами и кряхтя от напряжения, накинул петлю на второй конец.
Издав торжествующий вопль, от которого любой неандерталец забился бы в самый дальний закуток своей пещеры, профессор Селезнев отломал вторую ножку у стола, наложил на скрученную из скатерти тетиву и выстрелил в дальнюю стену комнаты. Стена была прозрачной, и за ней маячили лица, которые жутко раздражали Селезнева. Раздался гулкий стон — Селезнев попал. Не его вина, что стекло было пуленепробиваемым. Для того чтобы разбить его и добраться до белесых червей, что нагло заперли Селезнева здесь, а теперь еще и бесцеремонно таращились на него, нужно было что-то помощнее лука из ножки стола и скатерти. Стол, лишенный обеих ножек, рухнул на ногу профессору Селезневу, едва стекло прозвенело — как будто сигнала ждал. Селезнев подскочил, ругаясь и размахивая руками, проскакал на одной ноге по комнате, затем сел на пол, снял ботинок и принялся дуть на пострадавшую ногу.
Вскоре он успокоился; в глазах, устремленных на ботинок, появился так хорошо знакомый бывшим коллегам по лаборатории огонек. Лучшие биологи Земли собрались здесь, на затерянном в океане уютном атолле, — надо было найти противоядие от вируса ненависти, что таился в лиловом шаре, и как можно скорее. Лиловый шар был найден во время экспедиции Селезнева на планету
Именно этот огонек горел в глазах Селезнева, когда три дня назад он воскликнул: «Эврика!», а инспектор Йенсен, сидевший за соседним столиком в столовой, неприязненно покосился на него и привычно протянул руку к кобуре, но сдержался. Рядом со своим соседом, хрупким седым психиатром Смитом, швед выглядел как моренный камень рядом с изящной ивой.
Большую часть атолла занимал космодром, расположенный почти точно посередине изогнутого полумесяцем острова. На западном роге полумесяца находились развалины крепости, построенной еще английскими и французскими колонизаторами. Над полуразрушенными башнями нарастили полусферы лабораторий и жилых корпусов, и в крепости разместилась лаборатория по исследованию вируса ненависти. В восточной же части острова находился курорт, на котором после сложного дела отдыхал инспектор Йенсен. Он был старым знакомым психиатра Смита, и тот попросил инспектора выполнить обязанности телохранителя, пока на острове разгуливают эти безумные русские и не менее безумные и агрессивные монстры, прибывшие из глубокого космоса. У себя, на планете Чумароза, Громозека считался одним из первых красавцев, но тонкий вкус англосакса скорее оскорбляло, чем восхищало существо, выглядящее как помесь слона с осьминогом, а при улыбке обнажающее сто великолепных зубов, которым позавидовала бы и акула. К тому же их знакомство началось с того, что Смит назвал Громозеку типичным маньяком с убийственными наклонностями. Громозека, чтобы разубедить психиатра, привязал Смита к стулу проводами. Селезнев не помогал в этом несложном деле своему другу, но и не мешал ему, и Смит до сих пор посматривал на него косо.
А кричал Селезнев не потому, что был невоспитанным или любил покричать в столовой за обедом, как подумал психиатр Смит, а потому, что Тубаи Ра, талантливый африканский микробиолог, вроде бы нащупал формулу противоядия к вирусу ненависти. Эксперименты на морских свинках дали великолепные результаты, и об этом Тубаи Ра и сообщил Селезневу.
— Поздравляю, коллега! — сказал Селезнев и сел. — Надо немедленно запускать вашу сыворотку в массовое производство! Бродяга, говорят, уже добралась до Юпитера, а надо ведь еще успеть провести вакцинацию всего населения Земли!
— Нет, не надо, — тихо сказал Тубаи Ра. — Я еще не испытывал ее на людях.
Он замолчал.
Для того чтобы испытать противоядие, надо было сначала вдохнуть газ, которым был наполнен лиловый шар, ввести себе вирус ненависти. Кто захочет превратиться в агрессивное, ненавидящее все живое вокруг бессмысленное существо, изнемогающее от злобы и ярости?
Селезнев отложил ложку, которой хлебал суп из моллюсков, и сказал:
— Я к вашим услугам, коллега.
— Нет-нет, — испугался Тубаи Ра. — Даже не думайте!
— Кто-то должен это сделать. К тому же я самый бесполезный член нашей команды, — добавил честный Селезнев. — Я зоолог, дружище…
Тубаи Ра замахал на него руками и заставил замолчать.
Ночью профессор Селезнев прокрался к контейнеру с лиловым шаром, извлек шар, а затем заперся в герметически изолированной комнате, где до этого размещали инфицированных морских свинок, горилл и волков.
В спальне его нашли записку: «Я в вас верю».
Но его вера оказалась слишком доверчивой. Шли третьи сутки после того, как Селезневу ввели сыворотку Тубаи. Но поведение профессора не изменилось: он по-прежнему сидел в герметической комнате, куда ему по специальному трубопроводу передавали еду и питье, и мастерил различные орудия убийства, которые с каждой попыткой становились все совершеннее.