Искушение чародея (сборник)

Булычев Кир

Алиса расхохоталась.

— Нет! — закричала она. — Нет! Я так не могу. Пусть я никогда не вернусь домой! Но знать, что я убила моего Громозеку, что вот это все и есть… — конец фразы потонул в сбивчивом шепоте.

Алиса вытащила фильтры из носа.

Алиса вдохнула соленый, тяжелый от влажности морской воздух. У нее слегка закружилась голова. Она закрыла глаза, ожидая, как черный водоворот ненависти подхватит ее, закружит и унесет, утопив в своих пылающих глубинах все горести и печали Алисы — и ее саму…

— А

девочка права, — раздался голос Йенсена. — Как же мы забыли!

Алиса открыла глаза. Йенсен уже вытащил фильтры из носа, как и Брюнгильд. А вот Ошуга все еще возился со своими.

— В чем я права? — спросила Алиса.

— Это — Бродяга, — подняв к серебристой звезде грязный палец с обгрызенным ногтем, сказал Ошуга. — Минц как-то рассчитал, что когда она появится в небе, фильтры можно будет снять. Ну, они будут больше уже не нужны.

Бывший диспетчер космодрома бросил свои фильтры в костер. Пламя ответило ему россыпью искорок.

— Мы пережили это, — сказал Ошуга. — Даже не верится. Как, интересно, это назовут потом? Неделя Мрака? Час Затмения?

— Я тут книжку читал, — сказал Йенсен. — Еще до того, как это все началось. Там очень похожее описано. Она называется…

Алиса легла на песок рядом с Брюнгильд, прижалась к ее теплому боку и тут же, словно в ее голове кто-то выключил свет, заснула. Перед тем как окончательно провалиться в теплую черноту, она вдруг в безумной надежде подумала, что это все был сон, жуткий и нелепый, и когда она проснется, все будет по-прежнему, папа будет здоровым и веселым, и Громозека будет живым…

Но она знала, что этому не суждено случиться. И что когда она откроет глаза, рядом с ней будут Брюнгильд, Ошуга, Йенсен. И океан, безразличный, изменчивый, вечный.

Максим Хорсун. Папа навсегда!

…наша мама строит дома, и притом часто на других планетах.

Кир Булычев. Девочка, с которой ничего не случится

Алиса была на кухне: возилась с тестом под трансляцию футбольного матча на кубок Галактического сектора. Старенький космовизор надрывался на предельной громкости, и Алиса не услышала, что я вернулся домой.

— Муки маловато, — заметил я, бросив взгляд на клейкую биомассу, расползающуюся по столешнице.

— Все делаю по рецепту, — сухо отозвалась Алиса, и я понял, что настроение у нее прескверное.

— А что это будет?

— Вареники.

— С чем?

Алиса бросила тесто, вытерла руки о передник, повернулась ко мне. Лоб, нос и подбородок — в муке. Губы сжаты, глаза блестят. Кулаки уперты в бока.

— Почему мама остановилась у Бригитты?

Я потянулся к космовизору и прикрутил громкость.

— Ты же знаешь, что мама и тетя Бригитта — лучшие подруги. Они не виделись больше года.

— Немного странно, что женщина, вернувшись из космоса, первым делом спешит к подруге, а не к мужу и не к ребенку. Ты не находишь?

Безусловно,

Алиса была права. В другое время я бы отшутился, мол, с каких это пор ты называешь себя ребенком, а окрестности Сатурна — космосом? Но на душе у меня скребли кошки, и благодушие, на которое я себя настраивал несколько дней кряду, вдруг стало стремительно улетучиваться.

— Ты готовишь ужин для мамы?

— Да.

— Мама не будет есть вареники на ночь. Ей дорога фигура.

Алиса кивнула.

— Я это упустила. Что ж, так даже проще. Подай, пожалуйста, пакет для мусора. Соберу в него тесто, пока оно не затопило кухню и мы не захлебнулись в нем, как в гринпинской трясине.

Зазвонил видеофон, на экране высветился британский номер. А вот и Кира…

— Селезнев! — моя супруга выглядела взволнованной и экзальтированной. Она нервозно улыбалась, ее щечки трогательно розовели, как бывало всегда, когда Кира позволяла себе бокал-другой красного игристого мускадора. — Небритый! — укорила она меня. — А кто это там? — Она прищурилась. — Алиска!

— Мам, привет, — Алиса подошла к видеофону, помахала перед камерой испачканной мукой ладошкой.

— А я думаю, что это за барышня орудует на моей кухне! Алиска! — Кира прыснула. — А почему на тебе эта мальчиковая рубашка… Эти джинсы… Алиска! У тебя ведь точь-в-точь моя фигура! Ты не имеешь права скрывать ее под бесформенной одеждой!

— Мне так удобно, мам, — отозвалась Алиса.

— Удобно ей… — снова усмехнулась Кира. — Слишком мало времени я проводила с тобой. И вообще, — что ты в этот час делаешь на кухне? Почему ты не на танцах с ребятами? Ну, да ничего: скоро все изменится!

— Меняться начнет уже сегодня? — поинтересовался я.

— Что? — Кира нахмурилась. — Нет, не сегодня. Я останусь у Бригитты, у меня здесь свои планы, к тому же над Ла-Маншем гроза, прямые рейсы в Москву отменили…

Рядом с Кирой рассмеялись. Чуть осипший от крепких сигарет хохот писательницы Бригитты Гейл я узнал сразу; ему вторил гулкий, басовитый смех мужчины, несомненно, обладающего богатырским объемом грудной клетки.

Кира оглянулась, сделала неопределенный жест, затем снова перевела взгляд на нас.

— Так, друзья мои. Мне говорить не с руки. Всех целую, не скучайте!

Экран погас. Мы с Алисой переглянулись.

— Друзья? — Алиса подняла брови. — Мило.

На следующий день я работал дома: писал статью для «Вестника космозоологии». Но дело шло ни шатко ни валко. Перед внутренним взором была не мышечная механика склиссов, а письмо заместителя главного архитектора «Титанстроя», моей жены, которое пришло по космонету дней десять назад.

«Игорь! — написала она. — Так дальше продолжаться не может. Надо что-то решать. Все, что происходит с нами, превратилось в вялотекущую болезнь. Пора выздороветь и позволить себе жить полной жизнью. Я покупаю билеты, чтобы быть в следующую среду на Земле. Нас ждет серьезный разговор».