Искушение Дэвида Армитажа
Шрифт:
— Выходит, что кроме «Трех старых ворчунов», — уточнил Мэтт Лаудер, — которые запускаются в производство в следующем месяце, с Питером Фондой, Денисом Хоппером и Джеком Николсоном, вы планируете снять фильмы и по другим сценариям Дэвида Армитажа?
Филипп выглядел так, будто ему до смерти хотелось залезть под кресло. Но он сказал:
— Были такие планы, Мэтт.
На этом месте я счел нужным вставить:
— И знаете, Мэтт, хотя я уверен, что Филиппа смутит то, что я собираюсь сейчас сказать, потому что он относится к той категории людей, которые не любят, когда их
Казалось, Мэтта Лаудера ошарашила эта сумма.
— Это так, мистер Флек?
Флек пожевал губами, как будто собирался возразить, но затем неохотно кивнул.
— Вот это я называю настоящим проявлением профессионального доверия! — сказал Мэтт Лаудер.
— Вы совершенно правы, — расплылся я в улыбке. — Но что примечательно, Филипп настоял, что деньги будут уплачены вне зависимости от того, будут ли экранизированы эти сценарии или нет. То есть в любом случае я законно получаю двенадцать миллионов долларов. Я настаивал, что он слишком щедр. Но он так страстно хотел мне помочь и, главное, вернуть мне веру в себя, что я не мог не согласиться. Нельзя, конечно, сказать, что меня пришлось долго уговаривать, — скромно добавил я в конце.
Последнее замечание вызвало смех у Мэтта Лаудера. Затем он повернулся к Флеку и произнес:
— Похоже, вы реализовавшаяся мечта драматурга, мистер Флек.
Флек снова уставился на меня:
— Дэвид стоит каждого цента.
Я не отвел взгляда:
— Спасибо, Филипп.
Через тридцать секунд интервью закончилось. Флек мгновенно ушел. Я пожал руку Мэтта Лаудера. Меня вновь провели в гримерку. Там я оставил свой мобильный. Я едва протянул руку, чтобы забрать его, как он зазвонил.
— Ты психованный, опасный сукин сын, — сказала Элисон явно нетрезвым голосом. — Мне никогда не приходилось видеть такой виртуозной авантюры.
— Рад, что ты одобряешь.
— Одобряю? Ты только что заработал мне полтора миллиона баксов. Разумеется, я одобряю, мать твою. Прими поздравления.
— И тебя поздравляю. Ты действительно стоишь этих пятнадцати процентов.
Элисон рассмеялась хриплым, прокуренным смехом:
— Давай двигай свою задницу сюда. Потому что телефон сейчас начнет разрываться, спрос на тебя резко повысится.
— Меня это устраивает. Но я не располагаю собой ближайшие две недели.
— Это почему?
— Я должен отработать свое увольнение из магазина.
— Дэвид, кончай пороть чушь.
— Слушай, я этому человеку пообещал…
Внезапно открылась дверь, и вошел Филипп.
— Прости, я должен идти, Элисон, — сказал я. — Позвоню позже. — И положил трубку.
Флек сел в кресло рядом с моим. К нему подошла гримерша с банкой крема в руке, но Флек остановил ее:
— Вы не могли бы нас ненадолго оставить?
Она вышла из комнаты, закрыв за собой дверь. Теперь мы остались одни. Некоторое время Флек молчал. Затем произнес:
— Ты же знаешь, я никогда не поставлю фильмов по этим твоим сценариям, Армитаж. Никогда.
— Это твое право.
—
— И это твое право… хотя мистер Фонда, мистер Хоппер и мистер Николсон могут всерьез обидеться.
— Если они получат свои деньги, им плевать. Это ведь кинобизнес, как ни крути. Никто ни о чем не волнуется, если условия контракта соблюдены, а чек попадает в банк. Так что не бойся, свои двенадцать миллионов ты тоже получишь, для меня это карманные деньги. А потом я действительно волен поступить, как захочу.
— Мне плевать, заплатишь ты или нет.
— Нет, Армитаж, совсем не плевать. Потому что благодаря этим миллионам ты снова станешь любимцем Голливуда. Так что тебе есть за что меня благодарить. Кстати, ты тоже поднял мой рейтинг в глазах публики. Благодаря тебе я стал великим гуманистом… не говоря уже о том, что теперь я — лучший друг писателей. Иными словами, мы с тобой оба выиграли.
— Скажи, ты и в самом деле стремишься все держать под контролем?
— Я не очень хорошо понимаю, что ты имеешь в виду…
— Прекрасно понимаешь. Потому что это твоя идея — разрушить все в моей жизни, уничтожить…
Он перебил меня:
— Я — что?
— Ты решил срежиссировать мое падение…
— Да ну? — спросил он. Казалось, что мои слова позабавили. — Ты так думаешь?
— Я это знаю.
— Что же, лестно. Но позволь спросить тебя вот о чем, Армитаж. Разве я велел тебе бросить жену и ребенка? Разве я силой привез тебя на мой остров? Или я приставил к твоей голове пистолет, чтобы заставить тебя продать сценарий… хотя тебе сразу не понравились мои идеи насчет него? И когда этот придурок Макколл ткнул тебя носом в несколько строчек, нечаянно позаимствованных из старых пьес, разве это я посоветовал тебе напасть на него?
— Дело не в этом. Ты запустил весь этот маховик, ты начал мою травлю…
— Нет, Армитаж… ты все сделал сам. Ты сбежал с мисс Бирмингем. Ты воспользовался моим гостеприимством. Ты был готов принять два с половиной миллиона, которые я предложил тебе за фильм. Ты сам полез бить морду этому мерзкому репортеру. И еще ты влюбился в мою жену. Я в этом не участвовал, Армитаж. Ты сам принимал решения. Я не играл с тобой ни в какие игры. Ты стал жертвой своего собственного выбора. Жизнь, она такая штука. Мы делаем выбор, и вследствие этого выбора меняются обстоятельства. Кажется, это называется причинно-следственной связью, хотя я не силен в философии. Когда в результате неправильного выбора случаются дурные вещи, мы предпочитаем обвинять в этом внешние силы, злобную волю других людей. Но в конечном счете нам некого винить, кроме себя.
— Твоя аморальность, Флек, не может не восхищать. От нее дух захватывает.
— Точно так же я восхищаюсь твоим нежеланием признать правду.
— Которая состоит в чем?
— Ты сам себя подставил, Армитаж. Ты попал в…
— …расставленную тобой ловушку?
— …в ловушку, которую ты поставил сам. Но ты ничем не отличаешься от других людей. Потому что мы все постоянно ставим себе ловушки. Полагаю, причиной этому — сомнение. Потому что больше всего в этой жизни мы сомневаемся в самих себе.