Искушение винодела
Шрифт:
Вслед за этим пошли недели открытий, тепла, смеха, естественной близости, откровений, рассказов о тайнах, скрывавшихся до того в погребах личной жизни, бесед, во время которых оба лежали лицом к лицу на постели Собрана в арсенале и Аврора подкладывала ладонь под голову виноделу.
1840
PIQUE [41]
Прошли дни, когда их за глаза обвиняли или же напрямую просили быть осторожнее, милосерднее друг к другу. Они дружили, и он был волен приходить к ней в дом. Правда, на верхних этажах шато его никогда не видели.
41
Крепкое,
Когда же Аврора отправилась к Собрану, она в ночном одеянии прошла через библиотеку, спустилась с террасы, обогнула дом через участок, засаженный кустами, фруктовый сад, огород, вышла на внутренний дворик у каретного сарая. Прислуги в доме было шестнадцать человек, и все ее видели, но решили как один: оба — и Собран, и Аврора — заслужили большего, лучшего, чем их настоящие супруги. К тому же и винодел, и хозяйка давно уже стали дедом и бабкой, так зачем утруждаться и распускать сплетни.
Да, оба имели свою темную сторону. У Авроры — книги, даже запрещенная «Коринна»; у Собрана — ночные прогулки, странная болезнь. А вместе они проводили загадочные эксперименты, после которых осталась гора трупов овец и козлов, ныне зарытых глубоко в песок у каретного сарая. Еще этот необычный заказ бондарю соорудить «ангелов», в которых определенно что-то крылось (так говорили слухи). И все же баронесса и мсье Жодо — люди добрые, служа им, всякий добивался собственного процветания, так что пусть их.
На Пасху одна вдова шепнула другой, завидев Селесту Жодо в сопровождении младших детей и их няни: мол, это редкий случай, когда женщины Жодо и Лодель переступают порог церкви.
— И посмотрите, — указала старуха скрюченным пальцем на Веронику, — как похожа эта девочка на своего почившего дядюшку.
Тут же обе женщины посмотрели друг на друга широко раскрытыми глазами, нечаянно найдя объяснение самоубийству Леона. Вскорости в Алузе нашлось о чем еще пошептаться за спиной Собрана: «О, и берегитесь, не дай боже вам сказать об этом нашей сумасшедшей, или Софи Лодель, или графу и дорогой маленькой жене, или старшему сыну Жодо — он огонь, не человек!..»
Прослышал о том и Жюль Лизе, заключенный в сумасшедший дом. Он заплакал у себя в камере, потому как Леон Жодо любил Алину, и только Алину, единственную, чью невинную голову он не размозжил камнем, не разбил ей череп. Не разбивал… он, Жюль, не разбивал…
1841
GRUME [42]
Ирис де Вальде, маленькая графиня, подросла, и сейчас ее портрет писал знаменитый парижский художник. Девочка в пене кружев, пухленькая, сидела на коленях своей девятнадцатилетней матери.
42
Виноградина (фр.)
Сын Батиста и Анны почти все время болел. Весил он прилично, но кожа его была темна и волосата. Мальчик постоянно страдал от жажды, воду в себе не держал. Умер он в возрасте восемнадцати месяцев, так и не выучив иных слов, кроме «вода» и «соль» — того, в чем нуждался больше всего.
Священник отвел Собрана от могилы.
— Мсье Жодо, — сказал он и, чуть помявшись, обратился к виноделу иначе: — Сын мой.
— Кристоф Лизе заметил, что за последние тридцать лет Жодо хоронят всего лишь пятого своего родственника, —
— Упокой Господь их души. Теперь вы вернетесь в лоно церкви?
— То есть, — винодел навис над святым отцом и улыбнулся, — вы хотите знать, прощаю ли я вас за то, что вы запретили хоронить моего брата на кладбище при церкви?
Священник нахмурился и сердито посмотрел на Собрана — тот только что похоронил внука, но по-прежнему сохраняет силу, гордость, которые сейчас совершенно не к месту. Святой отец прикусил губу, сильно выпятив подбородок.
— Церковь — не место для меня, — сказал Собран.
— Превозносите свои грехи над милостью Божьей? Нет такого греха, который бы наш Бог не простил.
— Я не знаю, как там Бог определяет, за что прощать меня, а за что — нет, — сказал винодел, озадачив священника, — и потому не стану выбирать его, посещая церковь.
Священник перекрестился.
— Простите, отче, но раскаяние и молитва мне больше не помогают. Однако постарайтесь утешить моих сына и невестку. Об этом я могу просить? Поможете — верну моих близких в церковь. Это не сделка, я не торгуюсь с вами…
— Думаете, ваши сыновья отправятся туда, куда не станете ходить вы сами?
Собрана эти слова удивили.
— Мои сыновья, — ответил он, — сделают, как я им скажу.
В письме говорилось:
Не стану писать, где я был. Хотел бы, но сам того не ведаю. Заговорившим со мной людям я отвечал на их родных языках, не задумываясь, как он зовется. Порой приходилось что-то выдумывать, например имена. Иногда получалось с трудом, и я притворялся тобой.
Ноги у меня уплотнились, стали сильнее. Я обманывал всех и себя, будто у меня за спиной нет другой жизни. Да, заносчиво и высокомерно с моей стороны, но это лучше, чем сидеть на месте. Потом, правда, я признал прошлую жизнь.
Жаль, по земле больше не ходят прокаженные, не звенят в свои колокольчики, не стучат в колотушки, дабы люди, заслышав их, покидали скорее дорогу. Я бы мог притвориться прокаженным. Пришлось прикинуться нищенствующим монахом, и люди стали давать мне еду и деньги, в которых я совсем не нуждался. Легче было общаться с богатыми господами и дамами — с ними можно поговорить, соглашаясь на все, что следует за разговором.
На то, чего они захотят. Я привык к теплу и стал соблюдать чистоплотность.
Это мое первое письмо. Первый раз, когда я сам вывожу слова пером на бумаге. До того лишь читал и никогда не смел даже думать, что придется однажды писать. Оказалось, писание подобно чтению, и мне трудно поверить, будто я сам что-то творю на бумаге — как прочие люди.
«Прочие люди» — лживые слова, которым я выучился. Они важны. Необходимы. Без «прочих людей» жить нельзя. Эти слова я произношу, дабы отделить себя от прочих, когда говорю о себе. Когда лгу. Раньше, будучи честным, я походил на дурачка, идиота, безумного, и обычно беседа с людьми проходила вот так: иду босой по заснеженной обочине дороги, останавливается карета, и кто-то изнутри сквозь шарф произносит: «Вы, должно быть, голодны?» И я соглашался, говорил: да, голоден. От всей души говорил, потому что жаждал общения. Теперь же просто отвечаю: «Благослови вас Бог» — и сразу стискиваю зубы.