Искушение
Шрифт:
Кто-то писал, кажется, Анастасия Цветаева, что их родители особенно воспитанием детей не занимались, а воспитывала сестер полоска света из кабинета отца, когда бы ночью они не проснулись. Далеко не во всех семьях есть такая полоска.
А Россию - ту, которую мы знаем и которой верим, потому что остаемся в ней жить в самые неприветливые века, создали в ее нынешнем виде Пушкин и Великая Отечественная война. Все мы вышли из шинели Сталина, как классическая русская литература - из Гоголевской. И это в Европе да в Америке практика - критерий истины, а у нас в России истина - мысли человеческие. Хотя в последнее время Катя искала иные критерии. И нашла. Истину принес Бог... Так что не стоит искать дальше.
– Кто не умеет
– заявила однажды Катя Доброву.
– Нельзя управлять людьми, не умея их прощать. И как бы крепко и долго ни спали люди, они все равно проснутся. Хорошо бы до Страшного суда... И вообще управление людьми - это, прежде всего, управление их чувствами. А известная и популярная поговорка, согласно которой яйца надо обязательно раскладывать по разным корзинам, касается лишь куриных яиц.
Она не умела держать язык за зубами именно тогда, когда это было крайне необходимо и просто выгодно.
– Вы, Екатерина Кирилловна, заблуждаетесь! И серьезно, - начал уверять директор.
– Но учтите: человек никогда не заблуждается один. Каждый распространяет свои нелепости между окружающими. Вас погубит односторонность подхода. Из вашего окна всегда видно что-то одно и то же. Ну да, ну да! На самом деле добрым словом и пистолетом можно достичь хороших результатов, которых не добьешься одним добрым словом или одним пистолетом. А начет образования... Если сыновья оставили отца и родной дом и бросились в математику или физику, совершенно ясно, что такие головы далеки от мысли о хлебопашестве. Однако земледелие вдесятеро лучше всех крученых наук, потому что нужнее людям.
– Когда человек перестает учиться, он начинает умирать, - пробубнила Катя.
Максим Петрович с досадой махнул рукой.
– Да завязывайте вы с этой своей диссидентской привычкой - думать! В вашем возрасте и на вашей работе давно пора уже знать. Недостаточно определять нравственность верностью своим убеждениям. Надо еще беспрерывно себя спрашивать: а верны ли мои убеждения? И не стоит искать себе подвиги: Родина-мать вас без них все равно ни за что не оставит. Эти ваши коррекционщики, о которых вы так печетесь... Да, наверное, им в школе не слишком комфортно, но сложностей у них нет.
– Нет сложностей?!
– ахнула Катя.
– Да вы на них посмотрите! В их глаза! Придите ко мне на урок! Поговорите с ними!
Директор опять отмахнулся.
– Извините, Екатерина Кирилловна, я лучше зайду к вам в девятый "А". Вера Алексеевна недавно рассказывала, как коррекция написала последнюю контрольную. Таишев - четыре ошибки, Соколов - шесть, Петровский - восемь, а у Степанова вообще пятнадцать! Хотя примеров в контрольной было шестнадцать. А на географии... Петровский услышал, видно, впервые, что Колумбия находится в Америке. И ахнул. "Как это так?! Страна в стране?!" Валентина Ивановна тоже поделилась... Спросила у них, почему, войдя в Москву, французское войско сразу потеряло дисциплину и боевой дух. А Соколов в ответ вопит: "Зима наступила, снег пошел, вот они начали мерзнуть - и ничего уже толком не могут!" Валентина удивилась: "Зима, снег"? Французы вошли в Москву в сентябре". Соколов малость приуныл: "А-а... Ну, тогда не знаю". Валентина обозлилась: "Андрей, ты хоть думай немного, прежде чем что-то сказать". И тот, совершенно не обидевшись, сообщил : "А я никогда не думаю. Я говорю первое, что в голову придет - вдруг угадаю и окажется правильно". И развлекаются они, как "пятачки". Иду на днях по школе ранним утром, еще пусто, тихо, темно... Таишев встречает в коридоре Соколова. "Привет! А чего в класс не идешь?" - "Там темно!" - "Ха! Да сейчас пойдем и свет зажжем, чего дрейфить!" Пошел уверенно впереди. Меня они не заметили. Открыл ваш любимец Таишев дверь, вошел в класс. В темноте шарит выключатель... И тут из-под парт с воем выскакивают Петровский и Шутов. С включенными фонариками.
– Это дети!
– сказала Катя.
– А Таишев труден не потому, что труден. И зачем его без конца ругать? Живой человек...
– Как же, как же! Дети...
– хмыкнул Максим Петрович.
– Прозрейте, Екатерина Кирилловна! Что вы без конца открываете хорошо известные истины? Вы сделайте себе зарубочку на память: публичным бывает исключительно стриптиз, а не поиск истины.
Добров - человек добрейший или нет?
– окончил философский факультет МГУ, много знал и много читал, отлично говорил, хотя порой долго и витиевато, отличался изумительной памятью... А потому нередко сыпал афоризмами. Как своими, так и чужими. Окружающие не могли отличить, где чьи.
Катя сначала очень его боялась, потом привыкла. Хотя ее долго настораживали директорские глаза-червоточинки за толстенной броней очков. Лопатообразное лицо Добров очень ловко "подправлял" мягкой бородой.
Прежде всего, Максим Петрович огорошил Катю, услышав о ее простуде, грозным заявлением:
– А у нас, Екатерина Кирилловна, болеть не принято!
И посмотрел на нее глазами, увеличенными толстенными стеклами очков, полными бесконечной укоризной.
Затем, под Новый год, директор начал настойчиво поговаривать о работе тридцатого декабря, а, может, и потом... Тут Катя не выдержала:
– Вот что хотите со мной делайте, хоть увольняйте, но уж тридцать первого декабря я работать не буду!
На что Добров удивленно и невинно поднял брови и тихонько сконфуженно спросил:
– Да-а? А почему?!
Катя засмеялась. И с того момента начала понемногу привыкать к директору.
Бессонными вечерами мысли часто, покрутившись и побившись друг о друга, возвращались к детству.
Девочки в классе вели анкеты. Дурацкие вопросы: "Твой любимый мальчик", "Твоя любимая песня", "Твой любимый фильм"... А в конце обязательно нужно написать пожелание хозяйке анкеты. Все это красочно и аляповато оформлялось вырезками из "Советского экрана" и "Работницы", приклеивались сердечки, которые открывались, а там настоящая фигня крупными буквами... Кому что взбредет в голову.
"Классики" на асфальте. Привычная и родная схема. Раз квадратик, два квадратик... Мел тащили из школы, в кармашках. Белые фартуки первого сентября. Школьная форма. Еще все играли в резиночки. В общем, прыгалки, только особые. Первая позиция - "речка", потом "морковка" и "ручеек", затем "иголочка", а самое сложное - пешеходы-переходы, когда нужно прыгать поочередно через обе резинки.
Калейдоскоп - труба со стеклышками, образующими симметричные узоры... Цветные волчки. Крутится себе на полу и крутится. Можно запускать до бесконечности. Но зачем? Первый отечественный магнитофон. Кажется, он назывался "Яуза". Первые кассеты. Ленту, если рвалась, склеивали. Кажется, ацетоном. Первые музыкальные группы. В кафе на Новом Арбате ходили компанией. Скидывались и шли. Живая музыка. О караоке тогда не слыхивали. Певица или певец на маленькой площадке перед столиками. Танцующие серьезные пары.
Единственная детская платная поликлиника Семашко на Фрунзенской. Бесплатная медицина. Три очереди к каждому врачу. Одна - по талонам, другая - "я только спросить", третья - привел врач из другого кабинета. Страшные жуткие бормашины по принципу отбойного молотка и зубила. Мышьяк.
– А почему он не убил нерв?
– Да мышьяки такие! Попробуем другое лекарство...
В детском саду обед, четыре человека за столом, четыре яблока на десерт. Кто первый съест суп и второе, выбирает лучшее яблоко. В том же садике манная каша с комочками. Страшная память-тошниловка на всю жизнь... А еще рыбий жир. И молоко с пенками. Б-р-р... лучше не вспоминать, тошно даже от одной памяти.