Искушение
Шрифт:
Вера раскраснелась и вытерла лицо носовым платком. Смотрела на подругу в упор, чтобы в любом случае доискаться правды.
Катя колебалась. Тренер Леня ей нравился, но... Сколько их было, этих "но"... Что-то Катю неизменно останавливало, сдерживало, а что - она не могла себе сама объяснить.
– В общем, все ясно, - объявила Вера.
– Можешь дальше не мучиться и слов не подбирать. Я все поняла. А как он к тебе относится, Катерине-веревке, знают даже тренажеры. Мне иногда кажется, что они к тебе приветливее, чем к остальным. Прямо сами идут в твои руки. Зря ты не занялась спортом профессионально, теперь поздно. А то глядишь, сияла бы сейчас
Новая гимназия... Вера... Зоя... Почему Катя так не любит эту молоденькую англичанку? Просто не переносит... Заснуть невозможно... а потом рано вставать... глаза не раздерешь... голова сама падает на подушку...
Катя встала, вышла на кухню, вдохнула ледяной воздух, плывущий из окна... Как хорошо... Мы все, выросшие среди разгульной непогоды, любим холод, к нему приучены... Потом всю ночь будет сниться еда - большая и вкусная... какая-то жирная рыба... огромным куском... кажется, семга... Но этого есть нельзя, печень этого не переносит, и поджелудочная тоже... съешь - и тогда смерть в мучениях... У желудка тоже давно осложнились отношения с едой... А желудок надо тренировать... да нет, беречь его нужно...
Катя уже списана в архив. Что за глупость?.. Нет, это правда...
Компрессионные колготки. Ежеутренний ужас перед их надеванием. Натягивать - только в резиновых перчатках, ни в коем случае не обрезать нитки, не тянуть, не выжимать, не сушить возле батареи... В общем, не дышать на них. А цены... Немецкие Меди Бауер - от двух с половиной до четырех с половиной тысяч , швейцарские Сигварис - от трех восьмисот. Итальянские Релаксан тоже перемахнули за две тысячи. Первая компрессия, конечно, дешевле, но нужна вторая. И как минимум - две пары. Каждый день стирать. Надевать только лежа. Ой-ой-ой... Муки всех, у кого работа "на ногах".
Катя извернулась и нашла в ортопедическом салоне испанские Орто. За тысячу. Радовалась очень. Ровно одну неделю. Через семь дней колготки на ней лопнули... На другие фирмы денег не было, и рисковать такими суммами... Да провались они, все компрессии и колготки на свете!..
– На здоровье экономить нельзя!
– солидно изрек Платоша.
Конечно, нельзя. Но мы будем. И на здоровье, и на еде. Потому что ничего другого нам не остается делать. А еще эти дрязги врачей... Понятно, что во всех коллективах всегда возникают и конкуренция, и ревность, и зависть... Но если от этого страдают больные... Хотя кому какое до них дело...
Один всероссийский медцентр, оказывается, не доверял ЭХО кардиограммам другого великого института. А Катя чем виновата? Только ей пришлось повторять ЭХО в центре, поскольку пришла она туда со своей кардиограммой из сердечно-сосудистого института, - а это стоит тысячу... Тысяча там - тысяча здесь...
А потом кардиолог центра, глядя на Катю невинными глазами, развела руками:
– Ну, надо же! Наше ЭХО почти в точности совпало с институтским!
На здоровье нельзя экономить...
Она психанула и больше к этому кардиологу не пошла. Хватит с нее! Обойдется районкой. И вообще пора уже догнивать себе потихоньку, раз лечить тебя не собираются, а только тянут из тебя деньги, деньги и деньги... А лекарства?.. Они даже не подлежат никаким подсчетам. И трудно понять, помогают ли они. Ведь неизвестно,
– Кто грызет, а кто глотает, кто за щечкой их катает...
Стоило бы вернуться к занятиям спортом. Все вокруг о нем лишь и твердят - надо, надо, надо... Катя верила. Понимала. Знала. Но какой и когда спорт, если она вечно, как внук Клары Трофимовны, опаздывает на работу? Утром, что ли, у нее будет теперь этот спорт, когда она едва успевает, с трудом проснувшись, ноги в тапочки всунуть? И что делать? Работа "от" и "до", а деньги надо в дом приносить. Она человек вечерний. Второй половины дня. Утро для нее - зряшнее время и напрасно прожитые часы. Но школа всегда с утра...
А нестиранное белье уже выбегает за дверь за порог и догоняет Катю на лестнице. И борьба с пылью всегда заканчивается ее безусловной победой. Разбить пару яиц в один клик, и скорее их на сковородку... И чем меньше у человека времени, тем больше он успевает. Просто очень плотный рабоче-хозяйственный график.
– Мам, ты классическая "сова"!
– объявил Платон.
– "Сова"?
– пробубнила Катя.
– Скорее, жаворонок с обтрепанными крыльями. Потрепанный жизнью.
Тяжкий страх перед метро, ужас равнодушной давки - ежеутренний разбухший вагон, куда нужно воткнуться, вползти ужихой любой ценой... Иначе опоздаешь на первый урок. Толкаться в метро - это на очень большого любителя. Лишь бы удачно ссыпаться вместе с толпищей по лестнице или слететь с эскалатора... А на обратном пути всю дорогу убедить пакет, перегруженный продуктами, потерпеть и не оборваться до подъезда дома.
Хотя когда-то давно... огромный стеклянный зал на "Октябрьской"... тренер Леня... Подруги называли Катю женщиной-веревкой.
Давно это было.
14
Катя сказала коррекционному классу на уроке русского:
– Ребята-молодчата, запишите фразу: "Я хочу учиться".
По рядам прокатился иронично-протестующий гул.
– Ну, хорошо! Напишите, если вам больше нравится: "Я не хочу учиться". Мне все равно, какую фразу из этих двух разбирать синтаксически. Они строятся по одному принципу.
Дети начали выводить буквы в тетрадях. Катя подошла к первому столу. Очень много разных надписей и рисунков.... Намалеван какой-то Левиафан с огромной зубастой челюстью и грозными глазами под нависшим лбом. И надпись под картинкой: "Это - людолюб. Он любит вас!". И еще одна надпись, очень четко: "Вы дураки".
– Это кто написал?
– Я, - небрежно уронил Акрам.
– Молодец! И что ты этим хотел сказать?
– А что они дураки, кто стол размалевали. Зачем на нем писать? Вот я и не выдержал.
Катя засмеялась.
– Интересная логика!
Акрам отличался удивительной честностью. Мог в сочинении вдруг написать: "А дальше я эту книгу не прочитал, не успел, поэтому тут написано все, что понял". Он брезговал - не то, что другие - пользоваться всякими официально изданными шпаргалками вроде "Ста золотых сочинений".
Когда Катя впервые взяла в руки эту книгу, которая без конца перепечатывались различными издательствами, когда полистала... Естественно, ни имен составителей, ни указателей источников в книге не было: почти анонимное издание. А сочинения, предложенные в качестве образцов для подражания, просто не выдерживали никакой критики. Катя потешалась.