Искусная в любви

Бэлоу Мэри

Виола искренне стыдилась своих мыслей.

– Да, – сказала она, когда к ней подошел дворецкий, – можете все убрать, мистер Джарви. Сегодня я что-то не голодна.

Как ей могла прийти в голову мысль попытаться влюбить его в себя? Он ей не нравился, она даже презирала его. Кроме того, это было невозможно. Виола могла пробудить в нем чувство любви, но не выходить за него замуж.

Однако не этот прагматичный расчет вызвал в ней чувство отвращения, а моральный подтекст – попытка заманить мужчину в брачную ловушку.

Она

взяла со стола гусиное перо, попробовала его заточенный конец и обмакнула в чернильницу. «Остерегайся высокого темноволосого красивого незнакомца. Он может погубить тебя, если только ты прежде не завладеешь его сердцем». Почему эти слова цыганки-прорицательницы пришли ей на ум именно, в этот момент?

Она никогда так не поступит, решила Виола. Она ничего не сделает нарочно, чтобы пробудить его восхищение или страсть. Но что, если ей ничего и не надо делать? Что, если его явное тяготение к ней выльется во что-то более глубокое? Что, если…

«Нет, даже тогда нет», – подумала она, начиная письмо.

«Мои дорогие мама. Клер и Мария», – размашисто написала она вверху чистого листа бумаги, пытаясь сосредоточиться на письме.

Он не был пьян, вспомнила Виола, написав первые несколько слов. Правда, она уловила запах эля, когда он поцеловал ее, но он не был пьян. И уверил ее, что не намерен соблазнять, что с ним она в безопасности. Хуже всего то, что Виола ему поверила.., и продолжала верить. Нет, она не будет больше отвлекаться, решила Виола, упрямо продолжая письмо. И не позволит себе влюбиться.

Но после полудня она поняла, что опасности влюбиться больше не существует. Он оказался самым презренным мужчиной, какого она когда-либо знала.

Более года назад у нее возникла идея организовать кружок по рукоделию для женщин из деревни и ближайшей округи. Существовало несколько мест и событий, объединяющих мужчин, но женщины до сих пор встречались лишь раз в неделю в холле церкви. Два дня назад Виоле пришла мысль собрать всех членов кружка в гостиной в «Сосновом бору». Тогда она еще мечтала отправить Фердинанда обратно в Лондон и не придумала ничего лучшего, чем собрать несколько десятков женщин с вышиванием, шитьем и разговорами в гостиной, которую он считал своей.

– Ваша идея действительно великолепна, мисс Торнхилл, – заметила миссис Коудер, раскладывая вокруг себя нитки для вышивания. – Даже если забыть ваш главный мотив, здесь более удобное место для встреч, чем церковный холл. Не обижайтесь, миссис Прюэтт.

– Никакой обиды, Элеонора, – вежливо заверила ее жена священника.

– Однако я должна сказать, – добавила миссис Коудер, – что его милость показался мне очень дружелюбным человеком, когда вчера мы пришли к нему с мистером Коудером и нашими девочками.

– Вчера вечером он настоял на том, чтобы проводить меня домой после репетиции хора. – Когда мисс Пруденс Мерриуэзер сказала

это, у Виолы даже перехватило дыхание. – Я бы, конечно, предпочла идти одна, потому что не могла придумать ничего умного, что можно было сказать брату герцога, и я не раскрыла бы рта, если бы он не попросил меня объяснить, какая почва лучше всего подходит для выращивания роз. С его стороны было очень мило позаботиться о моей безопасности, хотя абсурдно думать, что со мной может что-то случиться в Треллике. И кому бы вообще пришло в голову привязаться ко мне, ведь я не молода, не хороша собой, не богата?

– Это все хитрости, Пруденс, – твердо заявила ее сестра, к удовольствию Виолы, – он хочет, чтобы мы полюбили его. Я не собираюсь поддаваться его чарам.

– Совершенно верно, мисс Мерриуэзер, – поддержала ее миссис Клейпол, – ни один порядочный джентльмен не настаивал бы на том, чтобы жить в «Сосновом бору», прежде чем мисс Торнхилл сможет выехать. Это скандальная ситуация, и вина полностью лежит на нем. Он плохо воспитан.

– Два дня назад он категорически запретил мне остаться здесь компаньонкой дорогой Виолы, – добавила Берта. – Он был ужасно груб.

– Он слишком часто улыбается, – отметила миссис Уоррен. – Я заметила это еще во время праздника.

– Хотя у него очень приятная улыбка, – сказала мисс Пруденс Мерриуэзер и покраснела.

Мисс Фейт Мерриуэзер, более организованная, чем остальные, уже погрузилась в работу.

– Если лорду Фердинанду не понравится наше присутствие здесь сегодня, мисс Торнхилл, – сказала она, – и он войдет и прикажет нам удалиться, мы сообщим ему, что мы здесь, чтобы поддержать нашу подругу, и намерены оставаться до вечера.

– Ты всегда была храбрее меня, Фейт, – со вздохом сказала Пруденс, – но ты права. Ты всегда права. Не бойтесь, мисс Торнхилл. Если лорд Фердинанд пожелает оскорбить вас в нашем присутствии – что ж, мы отплатим ему той же монетой. Если только мы осмелимся, о Боже!

После этого все принялись за работу, и прошло не меньше получаса, в течение которого в комнате витал обычный дамский разговор – о погоде, здоровье, последней моде в иллюстрированных картинках, полученных из Лондона, о следующем сельском бале. Шел оживленный обмен советами.

Затем дверь гостиной отворилась и в комнату вошел лорд Фердинанд. Виола, вышивавшая коврик, на который опустится на колени невеста, отметила, что он выглядел безупречно в зеленом, мастерски сшитом фраке и песочного цвета панталонах, в начищенных до блеска высоких сапогах и привычной белоснежной рубашке. Его густые блестящие волосы были причесаны по последней моде. Его, должно быть, предупредили, поняла Виола, и вместо того, чтобы спрятаться, пока леди не разойдутся, он поднялся наверх, переоделся, а затем спустился, чтобы предстать перед всеми с вечной улыбкой на лице.