Искусник
Шрифт:
Продолжая затирать улыбочку, я подхватил сумку с красками, кистями – и промасленным пакетом, полным Яшиных пирожков.
Попутчики, отягощенные винтажными чемоданами с блестящими уголками и замочками, сгрудились у тамбура, нетерпеливо отаптываясь. Увядшая провинциалочка, обволокшись шубой из синтетики, ломалась пополам у окна, бурно маша встречающим, и тихонько попискивала, будто стесняясь громко окликнуть:
– Ксеня! Ксенечка!
Я ступил на перрон последним, и вобрал в себя московский воздух. Шумели поезда на путях, разноголосая толпа отбывающих и прибывающих смеялась, болтала, звала, а впереди, там, где обрывалась платформа, привставал терем Ярославского вокзала.
«А не прав ли был Фима? – пришло мне в голову. – Нет, слать подметные письма Андропову или Брежневу – это лишнее. Но и совсем не вмешиваться – тоже глупо. Ведь развалят Союз! И что тогда? Опять выживать в „святые девяностые“? Мотаться в Китай за ширпотребом?»
Задумавшись, я чуть не выстелился на льдистом пятачке, и вышел на просторную площадь. Таксисты в бледно-оливковых «Волгах» дремали, поджидая охочих заплатить по счетчику. Напротив, через дорогу, катились, позвякивая, сразу три желто-красных трамвайчика, словно играя в догонялки. А я поспешил к метро.
С детства у меня тяга к «лестницам-чудесницам»! А как почую волну теплого воздуха, что нагоняется из туннеля, как завижу электрический отблеск на кафеле путевой стены, заслышу нарастающий вой… Счастливые мурашки по телу и восторженные жимы в душе!
«Но что я знаю, что помню? – думал я думу, взглядывая на расписные потолки. – О чем информировать Леонида Ильича или Юрия Владимировича? Да и не будешь ты ни с кем послезнанием своим делиться, чего прикидываться зря? Боязно. Да что там – страшно! Но! Разве я не меняю историю, работая на своем месте? А чем дальше, тем больше. Не в моих планах скромно жаться к стенке, пропуская вперед глазуновых да шиловых! Чтобы проживать, а не ютиться, необходимо играть по правилам – эволюционировать в ладу с системой, а не противясь ей. Ergо, надо быть лояльным до конца, Тоша. Не понял? Ты у меня в партию вступишь, и будешь строить коммунизм! Теперь дошло?»
Бросив пятак в щелку, я боязливо миновал турникет, совершенно по-ребячьи ёжась: «Щас как прихватит хищными створками!» Уф-ф!
Меня обгоняли москвичи и гости столицы, спокойно-равнодушные к дворцовому роскошеству «Комсомольской». Все они дружно решали задачку из старого учебника – как бы им поскорее добраться «из пункта А в пункт Б», и лишь я один просто, по-детски получал удовольствие.
Войдя в полупустой вагон, дрожавший словно от нетерпения, плюхнулся на диванчик, оглядываясь с любопытством интуриста.
«Гость из будущего! – губы на секундочку изогнулись скобкой. – Когда ж ты адаптируешься, чучело?»
– Осторожно, двери закрываются, – предупредил автомат заботливым женским голосом. – Следующая станция – «Лермонтовская».
Моторы подняли вой, черное жерло туннеля втянуло метропоезд, и пассажиры зашебуршились. Строгая старушка, сидевшая напротив меня, сухонькими лапками вцепившаяся в ридикюль, как сова в пойманную мышь, суетливо выудила из сумчатых недр книжицу с целым букетом закладок.
Молодая женщина по соседству раскрыла припасенную «Роман-газету», а сонный студент-очкарик бессмысленно пялился в потрепанный «Искатель» – то ли читал, то ли грезил.
Товарищи…
Москва, 7 марта 1973 года. Шестой час
Мне подфартило – пронырливое «лицо кавказской национальности» спешило, и скромный букетик мимозы достался вдвое дешевле, по пятьдесят копеек за веточку.
Майор Еровшин обещал назавтра торт «Киевский» выставить, а я соседок цветочками побалую. Пусть им будет приятно.
Для пущей сохранности, мимозу я уложил в коробку из-под обуви и бережно держал ее на весу.
А вот погода не спешила поздравлять москвичек – ночью по улицам шаталась метель, нахально лезла в окна, кружа шуршащий снег. К утру распогодилось, по дворам скреблись лопаты дворников, а небо невинно голубело, оттеняя белизну пороши.
Картинка!
Неспешно шествуя вдоль длиннущей витрины, я остановился поправить вязаную шапочку и глянул в бликующее стекло, как в зеркало. Случайный взгляд, брошенный в сторону, запечатлел давешнего типа с «пирожком» на голове.
Привычный холодок испуга смыло горячей волной раздражения.
«Чтоб вас всех поразрывало! – ярились мысли. – Да когда ж вы меня в покое оставите! Ну что ты за мной таскаешься, урод очкастый?»
Сжав губы, я подчеркнуто спокойно развернулся и пошел, куда мне и раньше надо было – к метро «Парк культуры». Раза два, поворачивая, скашивал глаза – «очкастый урод» держался за мной, как на прицепе, не догоняя, но и не упуская из виду.
Зрение у меня стопроцентное, но рассмотреть лицо преследователя не выходило, уж слишком далеко тот маячил. Лишь очки в большой черной оправе давались взгляду.
Судя по тяжелой поступи, «очкастый» явно не спортсмен…
Мои губы передернулись в злой гримаске. Что толку во всех этих «смотринах»! Как будто они дают хоть какую-то подсказку!
За мной следят или мне это мерещится? Или опять совпадение?
Я спустился в метро, ведя за собой «хвост». Желания играть в «казаки-разбойники» не было от слова совсем, а вот попробовать оторваться…
Выйдя на перрон, я встал боком и оттянул рукав куртки, делая вид, что гляжу на часы, хотя сроду их не носил. «Урод» реял возле эскалатора.
Нарастающий вой озвучил прибытие метропоезда. Бело-синие вагончики стремительно заскользили вдоль перрона, с усилием тормозя. Дверцы разъехались, выпуская пассажиров.
– Станция «Парк культуры».
Люди видели Антона Пухначёва, неторопливо прохаживавшегося мимо пилонов из серого мрамора, сохранявшего при этом полнейшую бесстрастность, хотя внутри всё ныло от сильнейшего напряга.
– Осторожно, двери закрываются… – начал предупредительный голос, и я сорвался с места, как будто вспомнив вдруг нечто важное.