Искусство наступать на швабру
Шрифт:
— На острове, в лапах пиратов. Ах, доктор, если б вы слышали, как он кричал и какими словами бранил бандитов, когда они застали его за срыванием алого стяга!
— Нет, все-таки понесла его нечистая! — с досадой сказал Серапионыч. — Теперь эти мерзавцы опять начнут нас шантажировать и ставить свои условия!
— Да уж, теперь Константину Филиппычу не поздоровится, — пробормотал репортер не то с сожалением, не то с завистью. — Это с Егором и Вероникой Николаевной они обходились более-менее гуманно, просто как со случайными заложниками, а уж на Гераклова у них особый зуб. И я не удивлюсь,
— Знаю-знаю, — поспешно перебил Серапионыч. — От этой разбойничьей шайки можно ожидать всего чего.
— Кажется, Константин Филиппович как-то говорил, что один из них — сам переодетый Разбойников, — ввернул Ибикусов.
— Ну, тогда ему хана, — махнул рукой доктор. — Хотя насчет Разбойникова я все же сомневаюсь. Тут, правда, господин Грымзин сказывал, что штурман Лукич кажется ему подозрительнее всех других, и борода у него какая-то неестественная, и все время молчит… Да, пожалуй, Лукич может оказаться и Разбойниковым. Ах, бедный, бедный Константин Филиппович…
Лукич и Степановна вели Гераклова к рыбацкому домику. Политик не сопротивлялся, но шел с гордо поднятой головой.
— Это вам даром не пройдет! — храбрился он. — Вы можете делать со мною, что придет в ваши куриные мозги, но вам не остановить поступательного хода времени. Это я говорю как бывший учитель истории. Колесо вспять не повернете! Черт, да потише вы, не видите, что там камни…
Штурман и мотористка молча слушали разглагольствования политика и продолжали грубо тащить его во тьму. Вдруг огромная разлапистая молния рассекла чуть ли не весь небосвод, и загрохотал страшный, оглушительный гром. Все трое вздрогнули.
— Вот она, очистительная гроза народного гнева! — воскликнул Гераклов, едва гром утих. — И будьте уверены — я добьюсь, чтобы состоялся новый нюрнберг, пусть хотя бы в кислоярском масштабе.
Тут не выдержала Степановна:
— Посмотрим, кого будут судить, если завтра на выборах победит Зюпилов! Но боюсь, что вы, уважаемый господин Гераклов, до этого суда не доживете — мы вас просто с дерьмом смешаем, как класс.
— Получите дополнительную статью за убийство. — Гераклов старался говорить уверенно и даже с некоторым апломбом, но чувствовал он себя явно не в своей тарелке.
— Это не убийство, а уничтожение непримиримого классового врага! — вдруг заявил молчаливый штурман. — Мы, борцы за справедливость…
— Какие вы борцы! — презрительно перебил Гераклов. — Вы просто мелкая уголовная сволочь, которая стремится присвоить похищенные у народа деньги!
— Ага! — ядовито сказала Степановна. — A вы их, конечно же, хотите народу вернуть, не так ли?
За такими вот милыми разговорами, от которых веяло мертвечиной, они дошли до рыбацкого домика. Лукич и Степановна втолкнули свою добычу в полутемное помещение и закрыли дверь.
Гераклов огляделся. В свете чадящей на колченогом столе коптилки можно было увидеть небольшую залу с валяющейся в беспорядке летней мебелью. В углах лежали удочки, обрывки сетей, ящики из-под динамита, использованные презервативы, пустые бутылки и прочий хлам, подтверждающий, что бывшее начальство бывшего ГЭСа действительно
Лукич сдвинул лежащий в середине залы старый половичок, и под ним обнаружились две створки люка. Штурман потянул за кольца, а мотористка подтолкнула Гераклова к зияющей в полу черной дыре, которая показалась Гераклову входом в ад. Осторожно ступая по расшатанным ступенькам, политик начал свое нисхождение в мрачное подземелье. Лукич со Степановной двинулись следом.
Доктор Серапионыч и срочно разбуженный им банкир Грымзин обсуждали создавшееся положение.
— Ну так что же вы предлагаете, доктор? — зевая, спросил Грымзин.
— Надо Константина Филипповича как-то выручать, понимаете ли.
— И не подумаю! В конце концов, предупреждали же его, чтобы не совался на остров. Пускай теперь пеняет на себя.
Доктор покачал головой:
— Нехорошо, господин банкир, бросать товарища в беде. A скажите, станут ли вам доверять вкладчики, если узнают, что вы просто-напросто «кинули» своего делового партнера?
— Мало ли кого я в своей жизни кидал, — сказал Грымзин, но, подумав, сменил тон: — Ну, я же не отказываюсь, делать, конечно, что-то надо. Но что делать — ума не приложу.
— Не сомневаюсь, что уже утром они прибудут за едой, — ухмыльнулся доктор. — И тут все зависит от того, какую линию поведения мы с вами изберем. У меня тут появилась одна задумка…
На круглом столике в канделябре, сымпровизированном из трех пустых бутылок из-под шампанского, горели свечи. Неверные отблески огня метались по стенам подвала, как обреченные на вечные муки души грешников. Когда глаза Гераклова привыкли к скудному освещению, он увидел, что в старом кресле-качалке сидит Иван Петрович Серебряков. Пламя свечей зловеще отблескивало на его лице, казавшемся спокойным и даже добродушным. «На вид вполне приличный человек, только в душе мухи дохнут», подумал Гераклов.
— A, дорогой Константин Филиппович! — нарушил затянувшееся молчание кок. — Давненько мы вас ждали, а вот вы и пожаловали. — Серебряков зловеще осклабился. — Ну что ж, по гостю и честь.
— Пррривет, Геррраклов! — Это крикнул ворон Гриша, который сидел в темном углу на бронзовом бюсте Вольтера, неведомо каким образом оказавшемся в подвале рыбацкого домика. Возможно, гэсовское начальство кололо им орехи.
— Стыдно, Иван Петрович, — укоризненно покачал головой Гераклов. — Я вас принял на корабль, можно сказать, дал вам возможность честно зарабатывать на жизнь, а вы вместо этого…
— Да-да-да, — нетерпеливо перебил Серебряков, — а я вместо этого, и так далее, и тому подобное. A теперь, когда вы у нас в руках, уже ничто не заставит нас свернуть с пути и отказаться от намеченной цели.
Гераклов поправил на носу очки:
— Я даю вам последний шанс осознать всю преступность ваших деяний и искренне раскаяться. И, может быть, кислоярский народ…
— Вы говорите так, будто не вы у нас в плену, а мы у вас, — ухмыляясь, перебил его кок.
— За вами нет будущего, — презрительно бросил Гераклов. — Но я обещаю, что когда вернусь в Кислоярск…