Искусство невозможного (в 3-х томах)
Шрифт:
— Некорректно тыкать, попрекая, что я — здесь, а они — там. Я сижу за рубежом вынужденно (раньше были «невыездные», а теперь появились «невъездные»!), хотя мог не ссориться с властью, сохра-
нить хорошие отношения с Путиным и остаться в Москве. Может, вы запамятовали, но еще во время президентской предвыборной кампании мне задавали вопрос, не боюсь ли я, что Путин, придя к власти, посадит меня в тюрьму. Тогда это звучало как гипотетическое предположение, но я отвечал абсолютно серьезно, что не исключаю такого развития событий. Президент обязан действовать рационально, без оглядки на симпатии и антипатии. Впрочем, я не предполагал, что Путин будет строить авторитарное государство. Когда стало понятно, к чему дело идет, я сделал выбор, так как не хочу жить при
— Но пока ими пожертвовали. Трудно отделаться от впечатления, что ТВ-6 стал разменной фигурой в вашей игре с властью.
— Абсолютно не так! Никакой игры нет. Есть жесткая русская политика, часто напоминающая «русскую рулетку». И кстати, моя семья и я подвергаемся не меньшей опасности, чем журналисты! Напрямую оппонируя Путину, я рискую жизнью. Власть беспредельна. Вон у Киселева вчера отобрали машину, сегодня вернули, а завтра голову могут проломить!
— Борис Абрамович, о том и речь: Киселев в Москве, а не вы.
— Когда я говорил, что мне комфортно в Лондоне, то подразумевал бытовую сторону. Жить под угрозой экстрадиции в российскую тюрьму — не самое большое удовольствие. Да, английская демократия, да, гуманные законы, но я не обольщаюсь — политическая конъюнктура может продиктовать свои решения.
— Тогда тем более непонятно, зачем вы нарываетесь на неприятности. Взять эту историю с фильмом о взрывах домов осенью 99-го. Если вам есть что показать, то почему не дождались окончания работы журналистов?
— Фильм вторичен. Сначала было сделанное мной в минувшем ноябре заявление о причастности ФСБ к терактам. В тот момент я уже имел доказательства, но у меня появились опасения, что могу не дожить до момента, когда их окажется достаточно для публичной демонстрации. И тогда я решил сыграть на опережение. Но дело не только в том, что я беспокоился за себя. Мне казалось важным, чтобы этот вопрос прозвучал: причастна власть к случившемуся или нет? Не может считаться нормальной страна, руководители которой готовы ради достижения своих целей на убийство сограждан.
— Все так, Борис Абрамович. Но вы столько раз намекали на какие-то улики, ничем не подкрепляя слова, что история стала походить на сказочку про мальчика, который кричал: «Волки! Волки!» Раз поднял ложную тревогу, два, а на третий, когда пришла стая, пастуху никто не поверил…
— Тревога не ложная, иначе не было бы такой реакции на мои слова. Когда впервые прозвучала версия о ФСБ, Патрушев сказал: Березовский
— сумасшедший. Мол, зачем отвечать больному? Прием, известный с советских времен, когда всех диссидентов упрятывали в психушку. А наша ФСБ — прямая наследница КГБ, об этом и президент без стеснения говорит. Знаете, три года назад Путин таких высказываний себе не позволял. Во всяком случае, в моем присутствии. Правда, один раз у меня возникли сомнения… В кабинете Путина на Лубянке стоял бюстик Дзержинского, но я посчитал, что он остался от предшественника, и не придал этому факту особого значения. Когда же Путин стал премьером правительства и переехал в «Белый дом», вместе с ним переехал и маленький Феликс Эдмун– дович. Мы беседовали, пили чай в комнате отдыха премьерского кабинета, и я заметил знакомый бюстик. Меня тогда кольнуло предчувствие… Но продолжу о московских взрывах. Эта тема снова вышла на первые полосы мировых изданий. Значит, ответ на мой вопрос давать придется. Поймите, я не прокурор и не судья. Я добиваюсь проведения объективного расследования, результаты которого убедили бы граждан России и весь остальной мир. Ну сколько можно говорить, что преступники осуждены? Сначала это утверждал Патрушев, затем советник Генпрокурора Колесников. Но нет ведь этого! Да, в Ставрополе состоялся суд, но с осужденных в итоге сняли обвинения о причастности к взрывам в Москве. Они пошли в тюрьму за другое!
—
— Будет! Но не кино, не художественный вымысел, а документальное свидетельство. И без ТВ-6 его наверняка увидят в России. Когда фильм посмотрит весь мир, его вынуждены будут показать и у нас. ОРТ, РТР, НТВ — не столь важно. Кстати, об ОРТ. Не забуду последний разговор с Путиным в Кремле. Он тогда открыто высказал мне претензии по поводу того, как первый канал освещал трагедию подлодки «Курск», и прямо заявил: «Хочу сам управлять ОРТ». Хочешь — управляй. После разговора бледный и торжественный Путин вышел из кабинета, в котором остались мы с главой президентской администрации Волошиным. Я сказал: «Ну что, Алек-
сандр Стальевич, черных полковников привели к власти?» Волошин ответил: «Нет, я так не думаю…» Ошибся Александр Стальевич…
— Но и вы ошиблись, Борис Абрамович.
— В оценке людей со мной такое часто случалось. Это плохо, но так я устроен. Мне лучше удается оценивать закономерности, чем догадываться, что думает по тому или иному поводу Вася или Вова. Честно сказать, Путин никогда не интересовал меня как человек. Можете вспомнить хоть одну его оригинальную мысль? И самое печальное: наряду с вертикалью власти Путин насаждает в стране горизонталь серости, выравнивая всех под себя. Думаю, одна из важнейших потерь России за последние два года — цветовая гамма жизни. Место ярких, неординарных людей опять заполняет серая масса в погонах и без них.
— При Ельцине палитра была побогаче?
— Он, безусловно, феномен! Борис Николаевич чувствовал себя сильным и позволял цвести всем цветам. Он считал, что общество, а не спецслужбы и прокуратура, должно отличать, где сорняк, а где полезное растение.
— Поэтому и фото знатного ботаника Бориса Николаевича в кабинете держите?
— Именно так, но не ботаника, а Учителя.
— С автографом?
— Есть и с автографом. Но та фотография осталась в Москве среди дорогих мне вещей.
— Не рассчитывали, что так надолго уедете?
— Нет, знал, что вернусь. Зачем туда-сюда таскать?
— Вы Ельцину 1 февраля звонили? С днем рождения поздравили?
— Борис Николаевич как-то написал, что не любит Березовского, хотя считает проверенным союзником. Зачем же звонком беспокоить? Поздравительную телеграмму отправил, захочет — прочитает… Ельцин — выдающийся человек, великий демократ и реформатор. Он меня много удивлял. Не могу понять, как бывший обкомовский работник, убежденный коммунист стал таким жестким и последовательным приверженцем демократии. Чего стоит только его отношение к частной собственности! Конечно, рядом был Чубайс, последовательно убеждавший Бориса Николаевича в необходимости трансформации государственной собственности в частную, поскольку по законам рынка она не должна находиться в одних руках, в том числе и государственных. Ельцин это интуитивно понимал, не вникая в экономические дебри. А свобода слова? Как над Ельци-
ным, пресса не издевалась ни над кем. Вспомните: он и вечно пьяный, и неуклюжий, и недалекий. Борис Николаевич все стерпел.
— А уголовное дело против «Кукол», наезды на Гусинского?
— Но Ельцин же «дозвонился Генеральному прокурору»! Ретивых холуев всегда хватает возле трона. Многие торопились угодить президенту, один Коржаков чего стоил… Да, Борис Николаевич допускал кадровые ошибки, ярчайший пример — тот же Александр Васильевич, в буквальном смысле ставший членом президентской семьи, крестным отцом ельцинского внука. Именно Коржаков ввел у нас в ход термин «семья» как мафия… А вы знаете, что до прихода к Ельцину Коржаков служил в личной охране Юрия Андропова, всесильного председателя КГБ, а потом и генсека ЦК КПСС? Вы допускаете, что проверенный-перепроверенный под микроскопом Коржаков вдруг в благородном порыве оставляет службу в органах и уходит следом за опальным Ельциным? Не сомневаюсь: Александр Васильевич по заданию КГБ внедрился в ближний круг президента. Именно он целенаправленно разрушал Ельцина — физически, морально Бориса Николаевича разрушить было нельзя.