Испанская роза
Шрифт:
Габриэль был очень бледен, черты лица во время болезни заострились, под глазами темнели круги, взгляд зеленых глаз был холоден и колюч. Его слова больно ранили Марию. Ее охватило чувство полной безысходности — он был уверен, что она действительно хотела его смерти, намеренно пыталась предупредить Диего об опасности, грозившей испанцам. Вспомнив, как она переживала за него, как неистово молилась за его жизнь, Мария не выдержала.
— Ты глуп, англичанин! — сказала она, сверкнув глазами. — После того как ты столько дней продержал меня взаперти, а теперь приписываешь мне мысли и деяния, на которые считаешь меня способной, ты действительно
На мгновение Габриэль опешил.
— Я не собираюсь препираться с тобой, — рявкнул он, и в глазах его появилось уже знакомое Марии выражение. — Ты забываешься. Мой тебе совет — прикуси свой длинный язык, иначе мне придется как следует наказать тебя.
Дразнить его дальше было опасно, даже Мария понимала это. Она ничего не ответила, но, увидев ее язвительно скривившиеся губы, Габриэль проворчал:
— Ты можешь проклинать меня в душе сколько тебе угодно, но никогда, слышишь, никогда не забывай, что я твой хозяин! Ты моя раба и благодари Бога, что я гораздо лучше отношусь к своим рабам, чем твой брат когда-то относился ко мне!
Услышав такие слова, Мария в негодовании отвернулась. Габриэль подошел к ней, легким движением повернул к себе и, взяв за подбородок, приподнял ее лицо так, что она уже не могла избежать его взгляда.
Холодные зеленые глаза внимательно изучали ее.
— Ты не заслуживаешь снисхождения, — проговорил он, и в его голосе слышались злость и восхищение одновременно. — Но я не так жесток, чтобы мстить тебе. Я должен был бы по справедливости отдать тебя дю Буа и остальным; но память о сестре и жене не позволяет мне сделать это.
При упоминании о дю Буа ужас отразился на лице Марии, и Габриэль снисходительно улыбнулся.
— Да-да, маленькая дрянь, дю Буа. Всякий раз, когда ты вздумаешь ослушаться меня, помни, что и моему терпению приходит конец. И если ты будешь слишком несносной, я вынужден буду отдать тебя ему.
— Что ты собираешься со мной делать? — спросила Мария так тихо, что сама почти не слышала своего голоса.
— Боже! Какая покорность! — язвительно заметил Габриэль. — Что я собираюсь с тобой делать? Существует масса вещей, которыми я хотел бы с тобой заняться. — Его большой палец лениво гладил ее губы. Но неожиданно, как будто вспомнив что-то неприятное, он опустил руку.
— Для начала, я собираюсь взять тебя с собой на Ямайку. Морган отдал приказ, и в конце недели мы отплываем. Ты поедешь со мной. Всю оставшуюся жизнь ты будешь моей рабой. Я отомщу тебе по-своему.
Отчаяние и возмущение боролись в душе Марии.
— Почему ты не потребовал выкуп? Брат хорошо заплатил бы тебе за меня. Чтобы потешить свое тщеславие, ты мог запросить непомерную сумму за мое освобождение.
Габриэль посмотрел на нее.
— Никогда! Ты принадлежишь мне! И только смерть Диего удовлетворит мое тщеславие!
На этом их разговор закончился, и несколько дней спустя, не зная, радоваться ей или нет, Мария стояла на палубе “Черного ангела”, провожая глазами удаляющийся за горизонт многострадальный Пуэрто-Белло. Она с тревогой смотрела на простиравшуюся перед ней гладь океана. Что ждет ее впереди?
К удивлению девушки, путешествие не было утомительным. Стояла хорошая погода, и общество Пилар, которая сопровождала Зевса к месту их нового обитания, скрашивало ее однообразное существование.
Габриэль относился к ней с холодным равнодушием. Ей было велено содержать каюту в идеальном
Мария спала одна в небольшой кладовой, примыкающей к каюте капитана. В стены вбили два крюка и между ними натянули гамак, он-то и служил ей постелью. Постепенно она привыкла к нему и под конец даже полюбила спать в мерно раскачивающемся гамаке.
Габриэль быстро поправлялся, и, когда на горизонте появились очертания Ямайки, он был уже вполне бодр. От длительных прогулок по палубе на его лице опять появился бронзовый загар, движения приобрели уверенность, и по той энергии, которая забурлила в нем, все поняли, что капитан окончательно окреп.
Прошло три дня, как они пришли на Ямайку, а Мария практически не видела Габриэля. Вместе с Морганом он отправился докладывать губернатору острова Модифорду об успешной операции и с тех пор пропадал в городе. Страдая от одиночества, она чувствовала, что воспоминания, прошлое семьи опять начинали давить на нее. Но в этот солнечный день, сидя у окна каюты и глядя на гавань Порт-Рояля, она решила отбросить все грустные мысли и думать только о будущем. Там за узкой полоской воды, отделяющей Кагуа от Ямайки, лежит остров, которому суждено до конца жизни стать ее домом. Кто знает, что ждет ее впереди?
Глава 2
Лениво развалившись в кресле и вытянув ноги, Габриэль Ланкастер сидел в гостиной Модифорда и тоже думал о будущем: о своем поместье “Королевский подарок”, о сахарных плантациях и о том, понравится ли Марии этот кусок земли, который с таким трудом был отвоеван у джунглей? Не покажется ли ей его хозяйство слишком отсталым, а дом убогим?
Рассердившись на себя за эту слабость — почему его вообще должно волновать, что подумает рабыня, — Габриэль тупо уставился на пряжку собственной туфли. Он все решил и отступать не намерен: по ее вине он чуть не погиб, ее вмешательство не позволило ему использовать редкий шанс и рассчитаться со своим заклятым врагом. Он больше не позволит этой обворожительной улыбке и необыкновенным глазам сводить его с ума!
Но решимость Габриэля исчезала каждый раз, как только он встречал Марию; глядя на нее, он моментально забывал и о неприятностях, которые она ему причинила, и о том, что она из рода Дельгато. Пальцы непроизвольно коснулись свежего шрама на щеке. “Глупец, — подумал он, — пусть это служит тебе напоминанием каждый раз, когда забудешь, с кем имеешь дело. Она такая же, как и все остальные Дельгато, и уж, конечно, ничем не отличается от своего трижды проклятого братца!"
Габриэль не любил вспоминать последние дни пребывания в Пуэрто-Белло. Каждый раз он как бы заново ощущал боль, которую испытал, узнав о предательстве Марии. Ведь Дженкинс поймал ее, когда она бежала, чтобы присоединиться к Диего. Мысли об этом терзали его в те дни не меньше, чем боль от ран. Он не знал, что ждет их впереди и как сложится жизнь, но готов был признать, что эта девушка, разбудив в нем глубокое чувство, о возможности существования которого он и не подозревал, волновала его так, как не волновала еще ни одна женщина.