Испанский любовник
Шрифт:
– Она и не хочет никуда деваться, – спокойно проговорила Барбара. Фрэнсис посмотрела на мать, Барбара – на нее. – Ведь правда, Фрэнсис?
– Нет, я…
– Ведь ты хотела этого ребенка, да? Ты говорила мне, что собиралась его завести, и я тебе верю.
– Да, конечно…
– Тогда не надо говорить чепухи, – сказала Барбара Уильяму, – не говори сентиментальной ерунды.
– Но…
– Что но? – спросила Барбара, поднимаясь. – Но она будет одинокой матерью, да? И это не соответствует твоим представлениям о том, как должна быть устроена жизнь, да? Прелюбодеяние – это совершенно нормально, но если уж дело дошло
Живущие в атмосфере супружеской чистоты, даже если это – чистота чистилища, а не рая?
– Прекратите! – крикнула Фрэнсис. – Прекратите!
– Он меня так бесит, – сказала Барбара уже спокойнее, – он такой праздный и лицемерный. Он такой…
– Я приехала не для этого! Я приехала не для того, чтобы разбирать очередную вашу перебранку!
– Извини, – прошептал Уильям.
– Пойду принесу чай, – сказала Барбара.
Фрэнсис откинула голову на спинку кресла и наблюдала за тем, как ее мать проворно идет по газону к дому.
Как только Барбара вышла из пределов слышимости, Уильям обратился к Фрэнсис:
– Я хочу, чтобы ты вернулась домой, понимаешь? Я хочу, чтобы ты вернулась домой и родила здесь, позволив нам затем помогать тебе с ребенком и заботиться о тебе.
– Этого же хочет и Лиззи.
– Ну конечно.
– А чего хочет мама? По телефону она не захотела говорить, так скажи ты за нее. Ведь все теперь говорят мне, чего они от меня хотят.
– Она считает, что ты должна делать то, что хочешь делать.
– Чепуха! – закричала Фрэнсис. – Она никогда в жизни так не думала!
– А теперь думает именно так.
Фрэнсис внимательно посмотрела на отца. Он показался ей каким-то сморщенным и сильно сдавшим, а его приятное усталое лицо выглядело безжизненным.
– Папа?
Уильям медленно проговорил:
– Она считает, что если ты хочешь родить этого ребенка в Испании, то так и должно быть. А у меня мнение прямо противоположное. По-моему, ты должна быть там, где люди поддержат тебя. Для меня это новые мысли, раньше я привык думать, что ты всегда будешь вдалеке от нас, но теперь мне кажется, что ты должна находиться там, где тебе спокойнее, так как…
– Так как что?
– Так как во всем, окружающем нас, так мало спокойствия. И нам следует держаться за все, что способно дать нам это чувство спокойствия, например, за любовь…
– Папа, ты говоришь обо мне или о себе?
Он посмотрел на нее. Фрэнсис заметила в его глазах беловатую старческую пелену.
– О тебе, – сказал он и, помолчав, добавил, – и о себе.
– Что…
– Ты сама знаешь, что мы с твоей мамой ругались всю жизнь, но из-за твоего ребенка мы спорили особенно сильно. Однако на самом деле мы все время спорили о самой простой вещи – об инстинкте самосохранения. А наши с ней инстинкты выживания настолько разнятся! Я привык держаться за других, а она уважает в людях самостоятельность. Она говорит, что в тебе проявилось именно это качество. Она утверждает, что я и Лиззи в конце концов отступаем от задуманного, потому что боимся собственных мыслей. А ты и она, хотя и охвачены такими же тревожными мыслями, смело боретесь со своими страхами. Она восхищается тобой и повторяет это снова и снова.
Фрэнсис поднялась с кресла и, подойдя к Уильяму, встала на колени. Она обняла его руки, судорожно сжимавшие платок, как будто он был последней соломинкой,
– Папа…
– Я думаю, она сама тебе это все скажет, но лишь с большей напористостью. Хотя может и не сказать… – Он сделал паузу, сглотнул слюну и торопливо продолжил: – Нельзя не сказать, что именно ты начала все своим романом с испанцем, а теперь – намерением родить ребенка. Я должен сказать тебе об этом. И не потому, что виню тебя, я никогда не смог бы тебя в чем-либо обвинить, но потому, что это все тебе объяснит. Ты поймешь, почему это случилось.
Фрэнсис с тревогой спросила:
– Что объяснит? Что стряслось? О чем ты говоришь?
Уильям высвободил свои руки, высморкался и выпрямился в кресле.
– Твоя мать…
– Ну же! – вскрикнула Фрэнсис.
– Твоя мать хочет, чтобы мы продали этот дом, разделили деньги, и тогда она смогла бы жить одна в Бате, в небольшой квартире.
Фрэнсис непонимающе уставилась на него.
– Она собирается уйти от тебя?
– Да. Именно к этому она и стремится.
– О, папа!
– По-моему, у нее уже в течение тридцати лет была причина, чтобы сделать это…
– Но ведь она по-своему любит тебя, ты нужен ей. Она…
– Нет; – ответил Уильям. Он, казалось, немного успокоился. Ему даже удалось выдавить из себя слабую улыбку. – Нет. В этом мы все как раз и ошибались. Все сошлись на том мнении, что я никогда не любил ее по-настоящему, почему и влюбился в Джулиет, а она любила меня какой-то странной любовью, почему и не бросила, несмотря на Джулиет. Но, дорогая моя Фрэнсис, оказывается, все на самом деле было наоборот. Это я любил, а она лишь позволяла любить себя. Хотя, может быть, любовь здесь вообще ни при чем, и это была просто привычка, и мы с этим так свыклись, что уже не могли отличить это от любви. Она сказала… сказала, что была несправедлива по отношению ко мне, позволяя мне жить так все эти годы… Она сказала еще, что ей всегда нужна была моя любовь, хотя сама она и не любила меня. Она очень честная, очень.
Фрэнсис, ошеломленная, поднялась с колен.
– Но я не понимаю, какое отношение к этому имеет мой ребенок?
Уильям откинулся на спинку кресла и, махнув рукой, произнес:
– Иди и спроси ее сама.
– Папа?
– Что еще?..
– Папа, ты хочешь, чтобы я осталась здесь, потому что мама в таком случае тоже останется?
– Нет, – ответил Уильям.
Фрэнсис посмотрела на него, но он отвел глаза в сторону.
– Понятно, – сказала она.
– Моя эмоциональная жизнь не удалась, – говорила Барбара, нарезая огурец. – Я растратила понапрасну всю свою энергию, никак себя не проявив. Вместо чувств у меня были одни прихоти. Да ты и сама все это знаешь.
Фрэнсис ничего не ответила. Она сидела за кухонным столом и намазывала масло на хлеб. Барбара продолжала:
– Мне кажется, что я – довольно-таки неприятная женщина. Я часто говорю ужасные вещи, и иногда это доставляет мне удовольствие. Я вообще выпадаю из своего поколения. Слишком молодой не могла смириться с ролью послушной жены, потом – слишком старая, чтобы быть независимой от брака. Но теперь я все же собираюсь уйти.
– А тебе не кажется, что уже… немного… поздновато? – спросила Фрэнсис. Она разложила на столе намазанные маслом куски хлеба. – Я хочу сказать, какой смысл придумывать себе такие приключения после всех этих долгих лет?