Испанский поход
Шрифт:
– Мир вам, добрые христиане. Во имя Спасителя мы просим вас смилостивиться и отпустить нашего герцога. Ради Господа Иисуса Христа, будьте милосердными, отпустите раненого, и мы с миром проводим вас за пределы нашей земли.
Тяжелое молчание наполнило воздух. Тысячи глаз мужчин, женщин и детей смотрели на французских ратников и ждали ответа. А французские ратники устремили взгляды свои на лесного властителя, лежащего на носилках со сломанной ногой в окружении нескольких шампанских рыцарей с обнаженными мечами в руках.
– Я дал им слово, что не покину их, пока они не пересекут нашу землю, – наконец громко, чтобы слышали его подданные, сказал герцог Теодор местному церковному иерарху. Тот покачал головой и, по-видимому, не удовлетворившись словами герцога, продолжал:
– Я вижу, что среди вас, франки, есть духовное лицо. Могу ли я поговорить с этим человеком? Если, конечно, священники римской церкви еще не разучились говорить на латыни.
Монах Адамус выступил вперед. Он остановился напротив пышно разодетого арианского иерарха, похожий на его фоне на маленького воробышка, в своей простой серой рясе, с непокрытой головой, опирающийся на простой деревянный пастушеский посох. Неожиданно для местных иерархов этот неприметный седой человек вдруг произнес на чистейшей высокой латыни:
– Мир вам, последователи Ария [29] . Я капеллан этого отряда благородных французских рыцарей, идущих на битву с неверными. Страшное недоразумение произошло на границе вашего леса. Погибли люди, а ваш правитель попал в заложники. Всю дорогу через этот лес я продолжаю молиться за упокоение убиенных, за облегчение раненым страданий и за освобождение пленных. Но повинны в произошедшем даже не обе стороны, а лишь козни Сатаны, ибо только Сатана радуется, когда христиане проливают кровь братьев своих во Христе…
29
Арианство расходилось с основным течением тогдашнего христианства в интерпретации природы Христа: Арий утверждал, что Христос сотворен Богом, и следовательно, во-первых, имеет начало своего бытия и, во– вторых, не равен ему: в арианстве Христос не единосущен Богу, как утверждали оппоненты Ария александрийские епископы Александр и затем Афанасий, а лишь подобосущен ему.
– Из какого вы братства, последователь никейского символа? [30] – перебил монаха глава церковной делегации.
– Я представляю здесь не последователей кого-либо, не римскую церковь и не византийскую, а христианство изначальное. Ибо Истинную Церковь и древний орден Стражей Правды Христовой представляю я, – смиренно сказал брат Адамус.
Церковные иерархи ариан зашептались между собой, удивление отчетливо читалось на их лицах. Затем человек с епископским посохом произнес:
30
На 1-м Никейском вселенском церковном соборе в 325 г. арианство было осуждено и в качестве символа веры (Никейский символ) было принято учение о Единосущной Троице. При этом – вопреки протестам ряда присутствующих – Собор включил в т. и. Никейский символ веры отсутствовавшую в Священном Писании формулу о «единосущности» (абсолютной тождественности) Бога Отца и Бога Сына.
– Многие знания, забытые ныне приверженцами папы римского, хранит наша древняя церковь. Многое ведомо нам о пребывании Спасителя в этом мире. И почитаем мы тех, кто несет правду Его сквозь века. Ибо не споры о символах и обрядах нужны истинным христианам, а нужна им лишь правда проповеди Иисуса Христа. Слышали мы и о существовании названного вами древнего братства, как слышали мы и о знаках его. Явите же нам священный знак, преподобный, дабы убедились мы в вашем предназначении.
Монах Адамус ничего не ответил. Он просто воздел руку со своим пастушеским посохом к небу и прошептал какое-то слово. И, к удивлению всех, на закатном небе в облаках возник просвет, на глазах превратившийся в пылающий крест. Толпа ахнула. Удивленный шепот прошелестел над городком. Люди набожно крестились, многие жители лесного поселения падали на колени. У некоторых франкских рыцарей глаза полезли на лоб, у иных отвисли челюсти.
– Мы преклоняемся перед вами, преподобный, – с поклоном произнес священник с епископским посохом, но добавил:
– И все же, мы просим вас, Страж Правды, верните нам нашего правителя, ибо он последний из древнего рода, и все мы любим его.
– Знайте, добрые люди, что никто из франков не причинит вреда вашему правителю, пока и он слово свое соблюдает. И я поручаюсь вам в этом, – сказал брат Адамус громко, чтобы слышали все собравшиеся.
Вечерний сумрак начал быстро сменяться плотной непроницаемой темнотой. Повсюду, словно яркие близкие звезды, зажигались факелы и лучины, и уже при их тусклом свете во дворе старой мельницы начался пир. Под навесом из шкур для гостей был накрыт длинный стол, уставленный всевозможными яствами: жареная оленина и фазаны, рябчики и тетерева, маринованные грибы, лесной мед в глиняных горшочках, очищенные орехи на больших старинных серебряных блюдах, местное темное пиво в бочонках и терпкое ягодное вино в высоких кувшинах. Привязав лошадей у коновязи, проголодавшиеся после долгого перехода франки с аппетитом накинулись на еду, да и люди герцога, находящиеся вместе с ним в плену у шампанцев, тоже проголодались не меньше. Но трапезничала только половина отряда. Другая половина образовывала боевое охранение вокруг мельницы. В лагерь пропускали только девиц, прислуживающих за столом. Но начавшиеся приставания к местным поселянкам истосковавшихся по женской ласке шампанских рыцарей, вскоре заставили Гуго де Пейна приказать не подпускать к лагерю даже женщин.
До глубокой ночи продолжался этот странный пир в небольшом городке, спрятавшемся в самом сердце мрачного леса. Время от времени герцог Теодор и Гуго де Пейн по древнему обычаю, принятому между всеми народами Европы, поднимали старинные серебряные кубки с терпким темно-красным вином и провозглашали тосты. Странно и неестественно звучал при свете факелов в этом лесном захолустье древний язык Великого Рима, на котором общались Гуго и герцог. Остальные, кроме брата Адамуса и проводника Якова, не понимали их. И чтобы не возникала неловкость, то, что говорил герцог, де Пейн переводил своим людям, а то, что говорил командир шампанцев, герцог переводил своим.
За полночь снаружи послышался какой-то шорох. Кто-то из рыцарей, несущих караул, звякнул оружием. К де Пейну наклонился Джеральд и взволнованно прошептал на ухо командиру:
– Нас окружают, мессир. Рыцарь Франсуа де Шонэ только что видел близко от лагеря вооруженных людей.
– Спокойно, Джеральд. Постарайтесь не хвататься за мечи сразу. Сейчас я все выясню у герцога, – проговорил Гуго и обратился к властителю леса на латыни:
– Герцог Теодор, мне только что доложили, что ваши люди окружают нас. Как это понимать?
– Не бойтесь. Я приказал ополчению отойти за стены замка, – как ни в чем не бывало произнес герцог.
– Но мой человек только что заметил в ночи вооруженных людей, – поведал Гуго.
– Должно быть, это родственники тех, кто погиб в бою с вами. Наверное, они пришли требовать виру за убитых. Таков наш древний обычай, и здесь я не могу ничего сделать, – проговорил герцог. И командир шампанцев тихо сказал:
– Но, монсеньор, неужели вы хотите новых убитых?
– Ты безмерно дерзок, рыцарь из Пейна. Неужели же я, герцог, ведущий свой род от короля Теодориха, равного своим могуществом властителям Великого Рима, дав слово, возьму его обратно? Я обещал тебе и твоим людям безопасный переход по моему лесу. Так неужели я стану строить подлые ловушки на твоем пути? – произнес лесной властитель, гордо подняв голову и глядя молодому шампанскому рыцарю прямо в глаза.
– Я не сомневаюсь в вашем слове и ни в коем случае не желаю обвинить вас в чем-либо, монсеньор. Но как же мне следует поступить с людьми, окружившими нас, если я не хочу ссоры? – проговорил де Пейн.
– Подарите им в качестве виры лошадей или хорошее оружие. В нашем лесу умеют ценить и то и другое, – посоветовал герцог Теодор. И Гуго, выслушав этот совет, произнес:
– Хорошо, я так и поступлю, но только при том условии, что вы убедите их принять от нас эти дары.
– Ладно, рыцарь, хоть ты и дерзок, но в этом лесу ты все еще можешь рассчитывать на меня, – сказал герцог и улыбнулся. Гуго де Пейн улыбнулся ему в ответ. И, увидев улыбки на лицах предводителей, шампанские рыцари убрали руки с рукоятей своих длинных мечей.