Испанский сон
Шрифт:
Jefe молчал, ожидая продолжения.
«Тогда, — продолжал Сталин, — я позвал своего лучшего ученого и сказал ему: “Дорогой! Сделай так, чтоб хотя бы в один конец ничего не нужно было — ни двигателя, ни тормоза”. Так я его попросил». — «Pues, и он сделал?» — не выдержал Jefe, решив, что Сталин рассказывает слишком медленно. — «Обожди, — сказал тот. — Я еще очень попросил его не проводить туннель под морями. Нехорошо ехать, когда над тобой так много воды».
«Так все же, — спросил Jefe, — сделал он или нет?»
«Сделал, сделал, — ухмыльнулся Хосе. — Понимаешь, Европа имеет форму быка». —
Jefe del Estado посмотрел на карту и убедился, что его собеседник не лжет.
«Пепе, — воскликнул он, — клянусь Девой Марией, ты очень наблюдательный человек! Но как быть со Скандинавией? Она нарушает контур». — «Не бери в расчет Скандинавию, — сказал Сталин. — Это другой зверь… к примеру, белый медведь — сонный и совсем не опасный». — «А Британия?» — «Тьфу! — бросил Сталин. — Жалкие бандерильи на холке континентального быка!»
«А кто матадор?» — спросил Jefe. — «Нет матадора; считай, что Господь матадор», — пошутил Сталин. — «Я поражен твоими образами, — признал Jefe. — Они так верны и вместе с тем так поэтичны… Право, мне даже жаль, что мы враги; я бы хотел как-нибудь с тобой выпить доброго амонтильядо». — «Не дай Бог, — сказал Сталин. — Если я когда-нибудь и покину свою страну, то не иначе как по такому туннелю. Но я пришлю тебе грузинских вин, чтобы ты знал: у нас тоже кое-что в этом понимают». — «Надеюсь, что так, — сказал Jefe, довольный этим непринужденным и увлекшим его разговором. — Однако ты отвлекся, Хосе; ты упомянул быка и Европу».
«Да. Быка и Европу. Пиренейские горы — это шея быка». — «К чему ты клонишь, Пепе?» — «Мой ученый сказал: лучший способ сделать то, что мне нужно — это провести туннель непрямым. Он должен, как спинной мозг, пройти под Европой, а затем через шею быка к его голове. Тогда где-то под Францией туннель завернет в обратную сторону, и вагон замедлится без тормозов».
«А где конечный пункт?» — спросил Jefe.
«В Барселоне».
Jefe нахмурился.
«Не люблю Барселону», — мрачно сказал он.
«Кто ж ее любит! — отозвался Хосе, и Jefe услышал, как запыхтела его неизменная трубка. — Я понимаю; ты предпочел бы свою столицу Мадрид. Но, видишь ли, автор проекта вскоре после этого умер». — «Отчего умер?» — спросил Jefe. — «Под машину попал. Был очень великий, рассеянный».
Jefe перекрестился и спросил:
«А почему не позвать другого?»
«Нет никого под рукой, — ответил Сталин с некоторой досадой в голосе. — Вот теперь ты полностью должен понять, почему я звоню именно тебе, а не кому-то». — «Теперь понимаю, — проворчал Jefe. — Но что же тебе сказать? Я все деньги вкладываю в хозяйство». — «Не проблема, — сказал Хосе. — У меня сейчас очень много людей, материалов, всего… даже слишком много. Я сам проведу весь туннель вплоть до границы». — «Чьей границы?» — «Своей, разумеется». — «А дальше?» — «Дальше — ты».
«Так не пойдет, — сказал Jefe. — Это твоя идея; да и проект с изъяном, я Барселону имею в виду… а самое главное, тебе-то ехать с востока на запад, а мне — с запада на восток». — «Это географический факт, — согласился Сталин. — Ну и что?» — «А то, что ты сам-то избавился и от двигателя, и от тормозов, мне же двигатель понадобится; а раз двигатель, то и тормоз, иначе ненадежно. Разные риски, враг мой Хосе». — «Какой ты несговорчивый, — вздохнул Сталин. — Не зря, не зря мы враги».
Jefe пожал плечами, не заботясь о том, что его собеседник не видит этого. И они прекратили беседу, даже не пожелав друг другу здоровья — расстались как враги.
Прошло немного времени, и Jefe забеспокоился. Предложение Хосе, показавшееся ему сперва эксцентричным, тем больше ему нравилось, чем больше он думал о нем. Не столько практическая нужда, сколько сама идея такого огромного и секретного объекта пришлась ему по душе. Она захватывала дух и будоражила воображение. Единственная загвоздка была в строительных расходах.
Он уже готов был сам позвонить Сталину, чтобы начать переговоры — без сомнения, сложные, — но в это время опять раздался звонок, и знакомый голос сказал:
«Здравствуй, Пачо! Это опять я, твой враг».
«Здравствуй, Пепе!» — сказал Jefe с облегчением. — «Знаешь, Сталин умеет признавать свои ошибки». — «О чем ты говоришь? — насторожился Jefe. — Передумал строить туннель?» — «Это была бы не ошибка, — сказал Хосе, — это было бы преступление… Я говорю о дележе расходов». — «Ну?» — «Согласен строить не до своей границы, а до твоей».
«Вот это я понимаю, — обрадовался Jefe. — Ты действительно великий человек». — «Ну так что, — спросил Сталин, пропустив лесть мимо ушей, — по рукам?» — «Да… но, конечно, только в этом деле. Никакой политики, никаких увязок». — «Какие увязки, Пакорро! — сказал Хосе с укором в голосе. — Это секретный проект! Кстати, мне нужны твои инженеры для станций в Москве; своим я не доверяю». — «А они потом под машину не попадут?»
Сталин замялся.
«В Москве большое движение транспорта, — сказал он через какое-то время. — Как я могу за всех отвечать?» — «Нет, — сказал Jefe. — Я верю в Бога. Или ты обещаешь за всех, или не дам». — Здесь Сталин задумался и думал довольно долго. Его можно было понять — ведь речь шла о секретности, то есть о том главном, ради чего вообще все замышлялось.
«Хорошо, — сказал он наконец. — Дай мне всего одного, но хорошего; обещаю, что он вернется». — «Ты уверен, что хватит одного?» — спросил Jefe с сомнением. — «Я поставлю его над остальными, — сказал Хосе. — Каждый из них будет знать только часть общего; только он один будет знать все». — «А-а, — сказал Jefe. — Это совсем другое дело; такого человека я тебе пришлю, но смотри: ты поручился за его безопасность». — «Я поручился, Курро».
И они закончили разговор — расстались по-прежнему как враги, но в какой-то степени все же и как партнеры.
Возможно, два описанных мной разговора двух великих людей проходили не совсем так, как я описал; возможно, они были обставлены какими-то дипломатическими процедурами. Об их содержании я мог знать лишь понаслышке (в отличие от беседы у фюрера, стенограмму которой я держал вот в этих самых руках). Я просто воссоздал их для тебя, постаравшись выдержать некое стилевое единство своего рассказа; мы оба понимаем, что суть не в том, какие именно слова звучали по телефону.