Испанский вояж
Шрифт:
— А как же мы дорогу найдем? — этот вопрос меня всегда ужасно волнует.
— Штурманом будешь ты. Вот карты, изучай!
— Может, мы отложим поездку на недельку, а то я не успею.
— Поторопись, у нас аренда на 24 часа.
— Они уже пошли?
— Нет, машину пригонят в семь.
— А какую машину мы заказали?
— Испанскую. «Сеат» с двигателем 1.4.
— А ты знаешь, как ее включать?
— Думаю, разберусь. А ты маршрут прокладывай пока по этим туристическим картам, а потом в машине уточнишь по автомобильному атласу.
— Ты уверена, что я смогу что-нибудь уточнить по атласу?
— Хватит лелеять свой топографический кретинизм, будем его лечить. Это мнение хирурга.
— Ортопеда?
И мы дружно расхохотались.
С приближением семи часов наша веселость стала убывать, а напряжение возрастать. К этому времени мы уже были элегантно одеты с максимальной роскошью, которую могло позволить нам содержимое наших чемоданов. Марина надела жемчужно-серый брючный костюм из сеточки, напоминающей плетение кольчуги. Чуть клешеные брюки дополняло платьице-туника, с разрезами до самой талии, позволяющими оценить длину и форму Марининых ног. Высший ценовой класс духов, которыми неназойливо, но внятно благоухала Марина, гарантировал натуральность ее жемчугов. Легкий загар и выгоревшие до платинового оттенка волосы добавляли непринужденный курортный шарм.
Я была одета менее утонченно. На мне была юбка из шуршащей органзы карамельного оттенка и маечка в тон, открывающая спину. Я люблю на отдыхе носить вещи с открытой спиной, это создает дополнительную отпускную вольность. К тому же у меня прекрасной формы спина, на которой никогда не остаются вульгарные белые полосы от купальника. Я добиваюсь этого, используя собственное ноу-хау и не прибегая к такой пошлости, как загар топлесс. Элемент строгости и недоступности в моем довольно легкомысленном наряде выполнял дорогой и несколько старомодный комплект украшений из граната в золоте.
К семи мы были готовы к приключениям. Агент с машиной опоздал минут на пятнадцать и к тому же пригнал нам вместо «Сеата» старенький, сильно побитый и поцарапанный «Опель». Маринино возмущение он быстро пресек, ткнув ей пальцем в пункт договора, где было указано, что фирма может менять марку машины, предоставляя автомобиль того же класса.
— Это и есть один класс. Распишитесь.
Агент передал нам ключи и моментально смылся. Мы уселись, и каждый занялся своим хозяйством: Марина стала пробовать рычаги управления, а я — искать атлас дорог. Разочарование постигло обеих: никаких карт в машине не оказалось и как включается задняя скорость, выяснить не удавалось. Дружно понося агента и агентство, мы вынуждены были совершить сложный маневр, двигаясь только вперед, и причалить к офису. Карт нам так и не выдали, но какое колечко надо поднимать на рычаге для включения реверса, все-таки показали. В сгущающихся сумерках и сгущающемся Маринином раздражении мы выехали на шоссе, соединяющее Малагу и Марбейю. Километров через сорок нам стали попадаться указатели, на которых под словом «Марбейя» были нарисованы две стрелки: одна направо, другая налево. Мне как штурману нужно было принимать в этой неоднозначной ситуации решение и нести все бремя ответственности за него. Несмотря на то что я один раз скомандовала — направо, другой — налево, мы благополучно пересекли границу населенного пункта Марбейя.
По туристическим путеводителям и дамским журналам Марбейя представлялась нам сверкающим шумным центром великосветской тусовки, центральную площадь которой украсил великий скульптор, наш земляк и современник. Наши представления оправдались только в части сверкания. Центральная, видимо, деловая часть города, куда мы попали в соответствии с моими указаниями, была залита светом вывесок — особенно ярко сиял неоном секс-шоп — и абсолютно пуста. Ни исторических развалин, ни ресторанов, ни миллионеров не было. Не было и полицейских, у которых можно спросить дорогу. Маринины замечания становились все более едкими по мере того, как мои штурманские способности неизменно приводили нас к секс-шопу. Я неизбежно начала парировать, и вскоре мы дошли до реплик, которые, по меткому выражению Остапа Бендера, предшествуют генеральной драке.
— Твой топографический кретинизм и неспособность запомнить, как называется по-английски соль, принимают необратимые формы! — кричала Марина, яростно крутя руль, уже без всяких моих указаний, по каким-то узким, уходящим вниз улочкам.
— А ты значительно лучше ездишь на такси, чем за рулем! — ответила я, также постаравшись наступить из всех мозолей на самую свежую.
Марина резко затормозила и остановилась прямо под знаком «парковка запрещена», где уже стояла пара автомобилей с включенными аварийными огнями. Этот маневр не позволил ей сбить с меня полемический задор.
— Ну и ничего страшного в том, что я говорю «солт», нет, меня всегда понимают и никогда не приносят сахар. А тебе, несмотря на твое владение языками, подают вместо модного «Сеата» старый «Опель».
— А знаешь почему?.. — начала Марина, но замолчала, увидев на моем лице изумление.
Задрав голову и открыв рот, я смотрела вверх. Над дорогой, над уже почерневшим морем вздымалась каменная колонна, увенчанная фигурой безногого Икара с подрезанными крыльями. Описать иначе то, что виднелось в сумраке высоко над нами, я не могу. Зрелище было столь неожиданным и комичным, что мы хором выдохнули:
— Япона-мать, это что же такое?
Компания, вылезшая из припаркованных рядом автомобилей, также стояла рядом, задрав головы и часто произнося слово «Колумб». То, что мы видели, настолько не соответствовало нашему представлению о знаменитом памятнике, подаренном московским грузином ни в чем не виноватым жителям Марбейи, что приступ хохота был неизбежен.
— Так это и есть тот подарок, от которого американцам удалось отказаться, а испанцам — нет? — спросила я, полностью забыв наши мелкие дрязги рядом с таким великолепием.
— Все не так просто, — досмеиваясь, сказала Марина. — Американцы сами виноваты. Носились со своим трехсотлетием, как курица с яйцом, объявили международный конкурс на лучший памятник Колумбу. Они-то уверены, что весь остальной мир, кроме Колумбии и Мексики, никогда это имя не слышал.
— По себе о людях судят, — согласно хохотнула я.
— А тут оказалось, что в далекой холодной вражеской Москве живет маленький, но великий грузинский скульптор с горячим сердцем и кипучей энергией, который знает не только русскую историю аж до Петра I, но и всемирную, до Колумба. И вот он, то ли на свои деньги, то ли на деньги московской казны, тут мнения расходятся, решил отразить в бронзе свое видение образа первооткрывателя. А так как ему была важна в конкурсе не победа, а возможность украсить своими творениями еще девственно-пустынные берега Нового Света…
— Конечно, в Москве уже места почти не осталось. Для него даже речку из-под земли обратно достали, чтобы он мог для нее набережную сделать, — не смогла я удержаться от едкого замечания.
— Да, а обе Америки — Северная и Южная — вполне соответствуют его масштабам. Он решил действовать, как его герой, не ждать никаких приглашений, а пожаловать самому. Говорят, решил сделать из памятника Колумбу этакого троянского коня и с его помощью проникнуть на желанные просторы американских городов. Но местные жители, помня, что стало с доверчивыми аборигенами, не попались на эту удочку и твердо отклонили все предложения совершенно бесплатно водрузить это творение, — и Марина ткнула пальцем вверх, где фигура человека с задумчивым лицом была укрыта то ли крыльями, как показалось сразу, то ли коконом.