Испепеляющая страсть
Шрифт:
Два всадника приблизились, и первые же их слова так поразили Джилли, что она утратила дар речи.
— Добрый день, Джилли, дорогуша! — Гленис О’Кифи была сегодня необычайно словоохотлива. — Как я рада снова тебя видеть! Я как раз говорила Рори — не правда ли, Рори, милый, — что у нашей дорогой Джилли уже закончился медовый месяц и мы могли бы нанести ей визит в Холле. Мы так давно не имели удовольствия с тобой пообщаться, золотко!
От этой сногсшибательной лжи Джилли обрела наконец дар речи.
— Гленис О’Кифи, в последний раз, когда ты со мной встретилась, ты подобрала свои юбки и велела
— Мы, — быстро перебил ее Кевин, — были бы рады, если бы вы оба присоединились к нам и пообедали с нами вместе в Холле, не правда ли, дорогая? — он одарил Джилли многозначительным взглядом.
— Я скорее соглашусь пообедать с собаками, — пробурчала Джилли так тихо, что, кроме мужа, ее никто не услышал.
Оба О’Кифи, как и ожидал Кевин, с готовностью приняли его приглашение, и он смог по дороге внимательно присмотреться к этой парочке.
Рори О’Кифи, ехавший впереди рядом с Джилли, выглядел как вполне приличный джентльмен. На вид ему было лет двадцать восемь. Лицо его было довольно смазливо, разве лишь слегка женоподобно из-за мягкой линии подбородка. Черные локоны романтически обрамляли его, в карих глазах лучилась доброта. Этот человек вел себя как аристократ — он прекрасно держался в седле, его манеры были безупречны (в ответ на выпады Джилли он лишь снисходительно улыбнулся), в нем чувствовалась порода. Разумеется, по нему было видно, что он младший сын — его прекрасно сшитый костюм пообтрепался на рукавах, и на нем не было никаких украшений, кроме своеобразного кольца с печаткой на мизинце правой руки.
Кевин прервал свои размышления и слегка обернулся в седле, чтобы послушать Гленис О’Кифи, которая ехала рядом с ним и непрерывно болтала. Она представляла собой образец настоящей английской красавицы. Белокурые локоны, голубые «фарфоровые» глаза, стройная фигурка, производящая впечатление приятной округлости, — олицетворение того, за что веками воевали и умирали англичане. Жаль, что она так много болтает, еще более жаль, добавил Кевин про себя, что при этом она умудряется сказать так мало.
Кевин знал, что, пригласив этих гостей в Холл, он огорчил этим жену, но у него были свои причины так поступить — причины, которых он не мог ей объяснить. Один Бог знает, что бы она натворила, узнав о них.
В течение следующих двух недель брат и сестра О’Кифи стали постоянными гостями Холла, к величайшему неудовольствию Джилли. И вскоре Кевин рассказал им о загадке и своих поисках спрятанного сокровища. Сказать, что О’Кифи принялись за поиски с энтузиазмом, — значит ничего не сказать. Они, если можно так выразиться, набросились на коллекцию часов, складированную в театре, и с их помощью всего за несколько дней все часы в Холле были скрупулезно исследованы. Было окончательно решено, что они не имеют отношения к «кругу времен», упомянутому в загадке.
Однако эти усилия не прошли впустую. Гленис заявила, что часы обладают немалой ценностью, а Рори, изумив Джилли тем, что достал из жилетного кармана маленькое увеличительное стекло и вставил его себе в глаз,
Часы были отправлены в Лондон дилеру, и вскоре Кевин смог наблюдать поистине редкое зрелище — улыбающегося Муттера. Адвокат был более чем доволен результатом продажи и зашел так далеко, что, высоко оценив деловую хватку графа, предоставил в его распоряжение часть денег, ожидавших наследника.
— Я никогда бы не подумал, что буду благодарен Сильвестру за его странное хобби, — сказал Кевин жене, составляя список необходимых покупок.
— Ха! Вот уж воистину есть за что благодарить! Прежде чем ты окончательно потеряешь рассудок и примешься слагать вирши во славу этого старого козла, позволь напомнить тебе, что он также наградил тебя мною! — проворчала Джилли, склонившись над его плечом и подсматривая в список.
Вслед за кровельной черепицей и матрасами он вставил в него «портниха для жены» и «снять мерки с жены для мадам Риш с Бонд-стрит». Если он решил, что сможет заставить ее носить наряды из шелка и бархата, пошитые какой-то женщиной, вне всяких сомнений, согласно его вкусу, — что ж, ему придется раскаяться в своем решении.
Услышав сварливую реплику Джилли, Кевин оторвался от записей и взглянул на нее.
— О-хо-хо! — произнес он, отмечая ее оборонительную позу (руки уперты в бока, нога, обутая в старый башмак, выставлена вперед). — Кажется, леди чем-то недовольна? Придется сразу же отмести предположение о том, что она так страстно жаждет полностью завладеть моей привязанностью, что ревнует меня даже к памяти покойного отца. Значит, ответ на вопрос следует искать где-то в другом месте. Посмотрим…
Он помолчал, вглядываясь в нее.
— Что же на этот раз привело мою маленькую Джилли в такое возбуждение?
— Ты прекрасно знаешь что, Кевин Ролингс, и не приводи меня в бешенство, приплетая к каждому слову старого графа. Он не признал меня при жизни, а я не желаю помнить о нем после его смерти.
Она изменила позу и подошла к столу, схватила список и гневно помахала им перед аристократическим носом Кевина.
— И вот это еще меня возмущает. Как ты смеешь нанимать мне надсмотрщицу?
— Речь идет о портнихе, а не о надсмотрщице, но ход твоих мыслей мне определенно нравится.
Прежде чем Джилли нашлась с ответом (или, того хуже, перешла в атаку), Кевин поднялся и отошел на несколько шагов от стола.
— Портниха просто будет руководить тобой при выборе одежды для разных случаев — тебе же придется бывать в обществе. Она не станет, да и никто, разве что опытный укротитель львов с крепкой плеткой, не стал бы пытаться диктовать тебе. Постарайся правильно понять эту идею. Я предупреждал тебя, что этот день придет. Что до остального — я имею в виду второй пункт моего несчастного списка, возмутивший тебя, — мое участие в формировании твоего гардероба закончится после того, как все необходимые мерки и описание твоей внешности — цвета кожи, волос и глаз — будут отправлены мадам Риш. Ты сама будешь выбирать себе одежду. Мое участие в проекте будет заключаться только в оплате счетов. Все, чего я хочу, — это чтобы моя жена выглядела настолько хорошо, насколько это возможно.