Испорченная кровь
Шрифт:
вытаскивая две чашки из шкафчика. — Но когда стал
им, моя любовь к музыке никуда не делась... так же,
как и татуировки.
Я посмотрела на его предплечья, где они
выглядывали из-под рукавов. Я всё ещё разглядывала
их, когда он протянул мне кофе. Моему взгляду были
доступны лишь краешки букв.
Вручив мне кофе, Айзек начал готовить обед. У меня
не было аппетита, но я не смогла вспомнить, когда
ела в последний раз. Я нехотя слушала
которую он включил. В последний раз, когда я
слушала такую музыку, группы милых мальчиков
заполонили все радиостанции своими слюнявыми
банальными песнями. Я подумывала спросить, кто
поёт, но он опередил меня:
— «Florence and the Machine» ( Прим. ред.:
британская группа, образованная в Лондоне, Англия,
в 2007 году и исполняющая инди-поп с элементами
блюза, музыки соул и готического рока ). Тебе
нравится?
— Ты зациклен на смерти.
— Я хирург, — ответил он, не отвлекаясь от
нарезки овощей.
Я покачала головой.
— Ты хирург, потому что зациклен на смерти.
Айзек ничего не сказал, но немного замешкался
перед тем, как порезать цукини, буквально на долю
секунды, но мои глаза замечали абсолютно всё.
— Как и все мы, не так ли? Мы поглощены
собственной
смертностью.
Некоторые
люди
правильно питаются и занимаются, чтобы продлить
свою жизнь, другие пьют и принимают наркотики,
бросая вызов судьбе, также есть те, кто плывёт по
течению, они пытаются игнорировать смерть в
целом, потому что боятся её.
— К какой группе относишься ты?
Он отложил нож и посмотрел на меня.
— Я был приверженцем всех трёх. А теперь я в
растерянности.
Правда. Когда в последний раз я слышала такую
суровую правду? Я долго наблюдала за ним, пока он
раскладывал еду на тарелки. Когда Айзек поставил
тарелку передо мной, я озвучила свою новость. Это
напомнило чих, непроизвольно вырвавшийся из
моего тела, и когда он случился, я почувствовала себя
неловко.
— У меня рак груди.
Айзек застыл. Двигались только глаза, взгляд
которых медленно встретился с моим взглядом. Мы
не двигались... одну... две... три... четыре секунды.
Будто он ждал кульминационного момента. Я
чувствовала необходимость сказать что-то ещё. Такое
со мной впервые.
— Ничего не чувствую. Даже страха. Ты
можешь
мне сказать,
какие
чувства
нужно
испытывать,
Его кадык дёрнулся, он облизнул губы.
— Это эмоциональное оцепенение, — наконец,
ответил доктор. — Просто смирись.
И всё. Тем вечером мы не произнесли больше
ни слова.
На следующий день Айзек отвёз меня в
больницу. Я покидала дом всего лишь третий раз, но
при мысли о возвращении туда, меня тошнило. Мне
не хотелось есть яйца или пить кофе, которые он
поставил передо мной. Айзек не заставлял меня есть,
как сделало бы большинство, и не смотрел на меня с
тревогой, как большинство смотрело бы. Всё было по
существу, не хочешь, есть — не ешь. Когда диагноз
«рак» зависает над тобой как Дамоклов меч,
становится страшно. А так как мне итак уже было
страшно, то ситуация только усугубилась; один страх
смешался
с
другим
страхом.
Я
как
будто
унаследовала ракового гремлина. Я предполагала,
что он выглядит как мутант, как и мои гены. Он
зловещий. Скользкий. Не даёт спать по ночам, грызёт
внутренности, вынуждая разум испытывать страх,
который побеждает здравый смысл. Я не готова
вернуться в больницу. Ведь там я в последний раз
испытывала страх, но я должна была, потому что рак
пожирал моё тело.
Анализы и исследования начались около
полудня.
Сначала
я
проконсультировалась
с
доктором Акела, онкологом, с которой Айзек учился
в медицинской школе. Она полинезийка и так
поразительно красива, что у меня отвисла челюсть,
ко гд а женщина вошла. Её кожа источала запах
фруктов, и этот аромат напомнил мне о вазе на моём
столе, которую Айзек периодически пополнял. Я
выдохнула, чтобы избавиться от этого запаха и стала
дышать через рот. Она говорила о химиотерапии. Её
взгляд был участливым, и у меня сложилось
впечатление, что врач выбрала профессию онколога
потому, что её по-настоящему волнует эта болезнь.
Ненавижу людей, которых что-то волновало. Они
выпытывали, вынюхивали, и от этого я чувствовала
себя не такой человечной, потому что меня никто и
ничто не волновал.
После
доктора
Акела
я
встретилась
с
онкологом, ответственным за облучение, а затем с