Испорченная кровь
Шрифт:
случая. Щёлкаю выключателем и помещаю фонарик
на верхнюю часть стойки, направляя в сторону
объекта моего интереса. Пошатываясь, двигаюсь
вперёд. Я знаю, что мне нужно делать, но у меня нет
сил, чтобы э т о сделать. Три шага чувствуются как
двадцать. Встаю так, чтобы моё бедро находи лось
чуть ниже края стола. Опираясь одной ногой в стену,
а другой в пол, я толкаю. Со всей силы.
Сначала ничего, а потом я слышу скрип.
громче, чем тот шипящий и дребезжащий звук,
который
выходит
сквозь
мои
губы.
Это
подтверждение. И его достаточно, чтобы заставить
меня толкать сильнее. Я толкаю, пока тяжёлые
деревянные плиты не сдвигаются с центра и
шатаются, готовые упасть. Поднимаюсь обратно и
смотрю. Слышится впечатляющий глухой звук, когда
столешница наклоняется в сторону, а затем
опрокидывается,
приземляясь
в
вертикальное
положение между громоздким основанием и стеной.
Я спотыкаюсь, двигаясь вперёд, и заглядываю вниз.
Смотрю в тёмную дыру. Это колодец. Или почти
колодец,
потому
что
он
без
воды.
Под
столом-колодцем что -то есть. Но я до сих пор не
могу дышать, и Айзек умирает. Мне нечего терять. Я
поднимаюсь на скамью и свешиваю ноги через край.
Затем прыгаю.
Падение не долгое. Но когда приземляюсь, то
слышу, как что-то ломается в моём теле. Ещё не
больно, но я знаю, что сломала какую-то часть тела,
и через минуту, когда шок пройд ёт, и я попытаюсь
встать, то узнаю, какая. Слабый свет от фонаря,
который я оставила на кухне, пронзает темноту
вокруг меня, но этого недостаточно. Почему я не
взяла его с собой? Шныряю руками вокруг, над
головой, слева от меня. Смотритель Зоопарка
предусмотрителен. Если он дал мне тёмную дыру, то
обеспечит свет, чтобы увидеть, что там. Пол
неровный и грязный. Я чувствую спиной. Тянусь
ниже.
Мои
пальцы
касаются
металлического
цилиндра шириной с предплечье. Я поднимаю и
подношу его к лицу. Фонарик.
Ни одна из моих рук не сломана. « Это
хорошо», — говорю я себе. — « Очень хорошо». Но
это значит, что сломано что-то другое. Я снова дышу.
Не нормально, но лучше. Должно быть, падение
вбило в меня дыхание, возвращая телу какую-то
перспективу. Я кривлюсь , пытаясь разобраться с
фонариком,
пока
мои
пальцы
не
находят
выключатель.
Направляю луч на своё тело, и мой страх
подтверждается. Из голени торчит кость, розовая и
белая. Как только я это вижу, боль поражает меня.
Она обволакивает, складывая и растягивая меня. Я
корчусь. Открываю рот, чтобы закричать, но для
такого рода боли не существует звука. Во мне нет
ничего, чтобы вырвать. Вместо этого только сухие
спазмы.
Не могу тратить время, поэтому пока позывы к
рвоте не прекращаются, вожу лучом вокруг. В моих
глазах слёзы, но я могу разобрать груду дров, мешки
риса, банки, банки и банки консервов, полки с едой.
Стаскиваю рубашку, это только одна из тр ёх, что на
мне. Делаю жгут, повязывая его выше колена.
Задыхаюсь,
когда
поднимаюсь. « Ты упадёшь в
обморок. На это нет времени. Дыши!»
Тянусь к дровам. Я должна согреть его. Должна его
вернуть. Я не врач; ради Бога, я изучала историю
искусства, но знаю, ч т о Айзек одной ногой в этой
чёртовой хижине, а другой в тумане за её пределами.
Один мешок риса распоролся. Я разрываю дыру и
быстро превращаю его в сумку, опорожняя зерно на
пол. Потом, прислонившись к стене, бросаю один,
два, три бревна в мешок. Хватаю с полки банку
кукурузного супа — она стоит ближе всего ко мне —
и бросаю туда же. В углу комнаты стальная лестница,
прислонённая к стене. Несмотря на холод, я потею,
потею и дрожу. Смотритель Зоопарка оставил нам
всё, что нужно, чтобы выжить... Сколько? Шесть
месяцев? Восемь? Всё это было здесь всё время, пока
мы голодали, и мы не знали. Я замечаю
металлический
ящик
с
большим
красным
медицинским крестом на нём. С трудом открываю
крышку. Внутри бутылки, так много бутылок. Хватаю
аспирин, избавляюсь от крышки, наклоняю голову
назад и полдюжины таблеток скользят в мой рот.
Нахожу рулон бинта. Разрываю пакет зубами, пока
материал
не
оказывается
в
моих
пальцах.
Наклоняюсь и оборачиваю его вокруг кости,
вздрагивая, когда ч увству ю горячую кровь на
пальцах. Я хочу посмотреть на бутылки, узнать, что
он оставил нам. Сначала Айзек.
Я вскрикиваю, когда разбираю лестницу... Она