Исповедь души
Шрифт:
– На этот раз не насчет Ребекки, – говорю я, подумав об Эллином молчании, и значение этого молчания не может не тревожить меня. – Я ходила сегодня в мэрию посмотреть на Эллино свидетельство о браке.
– Что? – вскидывается Крис. – Когда?
– Утром. Шанталь водила меня.
Он открывает рот, потом бросает быстрый взгляд на телефон и сжимает губы, очевидно, решив, что то, что он собирается сказать, лучше сообщить наедине.
Я продолжаю:
– Когда Элла сюда приехала, она сказала, что сбежала с мужчиной и вернется через две недели. Но по закону приезжему
– Может, ее доктор так влюбился, что забыл узнать про законы, – высказывает предположение Блейк.
Крис добавляет:
– Я постоянно живу тут, но не знал о правиле шестидесяти дней. Может, она просто решила пожить здесь подольше.
– Может, – соглашаюсь я без особой убежденности. – Но большинство людей предоставляют требуемое общественное уведомление о предстоящем браке, однако никакой записи нет. Она просто бесследно исчезла.
Мужчины молчат, и эта тяжелая тишина говорит, что оба понимают: дело скверное.
– Я найду кого-нибудь там вам в помощь, – говорит Блейк. – А пока мои люди будут делать все возможное здесь.
– Хорошо, – отзывается Крис. – Я поговорю с Реем, своим охранником, и посмотрю, не предложит ли он что-нибудь еще. Завтра свяжусь с тобой.
– Погодите, – быстро говорю я, – пока вы не повесили трубку, Блейк. Дама в мэрии, которая помогала нам сегодня, сказала, что вчера кто-то еще спрашивал Эллино свидетельство о браке.
Крис хмурит брови.
– А она описала этого человека?
Я качаю головой:
– Мы уже ушли оттуда к тому времени, когда Шанталь сказала об этом. У меня не было возможности задать вопросы.
Вид у Криса недовольный.
– Я съезжу в мэрию, Блейк. А ты займись этим делом у себя и дай мне знать, если что выяснишь. Значит, насчет Ребекки ничего нового? – заканчивает он.
– Ничего. – После секундного колебания, Блейк добавляет: – Эва настаивает на своей невиновности.
– Вы хотите сказать, что она настаивает на моей виновности, – уточняю я с упавшим сердцем.
Крис избавляет Блейка от ответа:
– Позвони завтра, расскажешь последние новости.
– Будет сделано. – Помолчав, Блейк добавляет: – Все образуется, Сара. – И кладет трубку.
Я, кажется, не могу заставить себя пошевелиться. Прикрываю глаза и прячу лицо в коленях.
Крис не произносит слов утешения, и я этому рада. Он интуитивно понимает, что сейчас я не хочу никаких слов. Не в них дело. Мне надо просто минуту помолчать, чтобы успокоить темное нечто, поднимающееся у меня в душе, пока оно не обрело названия. Мне просто нужна… минутка.
Потом руки его ложатся на край ванны передо мной.
– Посмотри на меня, Сара. – Тон его – чистейшее доминирование и властность, и это задевает во мне какую-то струну и заставляет вскинуть на него глаза.
– Хватит. Прекрати.
Я моргаю.
– Что?
– Страх овладевает тобой и разрывает изнутри. Если ты думаешь, что я буду сидеть и смотреть, как ты делаешь это с собой, то ты совсем меня не знаешь.
– Это не страх, – возражаю я.
– Это страх. Сосредоточься на том, что способна контролировать. Именно это я имел в виду, когда говорил о границах в самолете. Ты должна знать, что конкретно можешь подчинить своей воле, и не тратить энергию на то, что не можешь, иначе оно высосет из тебя все силы, вот как сейчас.
– Мы говорим о возможном обвинении в убийстве и…
– Не будет никакого обвинения. Полиция просто собирает доказательства против Эвы, которые позже не позволят ей использовать в качестве защиты. И ты далеко от Сан-Франциско, где тебе пришлось бы гораздо тяжелее.
Я перехожу в глухую оборону:
– Дело же не только в обвинении в убийстве. Гораздо важнее то, что Элла в беде. Я чувствую это… как чувствовала тогда, что Ребекка мертва. – Я давлюсь на последнем слове, не в силах его выговорить.
– И твое беспокойство ей поможет?
Я изумленно смотрю на него. Тон его такой невозможно холодный.
– Не могу поверить, что ты это говоришь! Я не перестану беспокоиться об Элле.
Он приседает передо мной на корточки, и меня пленяет его повелительный взгляд.
– Я не прошу тебя не беспокоиться. Я прошу посмотреть в лицо этому беспокойству и положить его в тот же ящик, в который положила своего отца и Майкла. Потому что оно стоит твоих страданий не больше, чем они.
Эти его слова как удар в грудь. Страх и отрицание всегда были моим ядом. Когда я чего-то боюсь, я отрицаю. Но не могу отрицать того, что происходит сейчас, и не знаю, что с этим делать. Да, отец с Майклом засунуты в ящик, но крышка еще так недавно запечатана, что я не уверена, получится ли у меня.
– Мы наймем лучших из лучших для поисков Эллы, – обещает Крис уже помягче. – И я тоже сделаю все возможное. Но ты должна сосредоточиться на том, что можешь контролировать, а не на том, чего не можешь. – Он проводит пальцем от моей щеки к уху, и я покрываюсь «гусиной кожей», как будто он гладит меня везде. – Это мы атакуем проблемы, а не они нас. И делаем это вместе.
Я заглядываю в глубину его глаз и вновь ощущаю эту, уже знакомую и вполне ощутимую, нашу с ним связь. Она струится по мне как лунный свет по заливу, мерцая и искрясь в душе, рождая покалывающее тепло. Я глубоко вздыхаю и осмеливаюсь признаться, что мои страхи сделали меня слишком уязвимой, слишком легкоранимой. Крис помог мне спрятать прошлое в этот пресловутый ящик и запечатать. Он как добрый волшебник сделал такое возможным.
– Я люблю тебя, Крис. – И мне нравится, как легко мне произносить эти слова, ничего не опасаясь.
– Я тоже люблю тебя, детка. Мы со всем разберемся, обещаю. Все в наших силах, поверь.
Я протягиваю руку и мокрыми пальцами глажу его по лицу.
– Ах, мой прекрасный, талантливый художник. Все в твоих руках, и так было всегда. – Я завидую ему, но приятно сознавать, что и я уже на этом пути, и мне нравится, что не приходится делать это в одиночку.
Он ловит меня за запястье. Глаза его искрятся, соблазнительный изгиб губ намекает на улыбку. Мне нравится вызывать у него улыбку.