Исповедь Мотылька
Шрифт:
— И травят испорченными тортами, — мрачно напоминаю я, даже сейчас сожалея о том, что не нашел того долговязого придурка и не провел ему лекцию о том, как и чем нужно угощать приличных девушек. Вероятно, парочка моих тумаков в будущем спасли бы не один девичий желудок.
Но воспоминания о долговязом придурке оказываются неожиданно отрезвляющими, потому что вместе с ним в памяти всплывает и бледное лицо Ви, и перекошенное от злости лицо Марины. И ее угроза, звучащая в моих ушах так же отчетливо, как и в тот день, хоть прошло уже прилично времени. На самом деле
Как любила говорить моя без пяти минут бывшая жена: «Карма — она, как все женщины, немного сука, и обязательно отомстит в самый безоблачный момент».
— Ви, хватит. — Я слегка ее встряхиваю, заставляя себя не реагировать на близость ее тела. И это, мать его, никогда не было так сложно.
Возможно, я преувеличиваю, но ни с одной женщиной я не испытывал тех странных эмоций, который испытываю сейчас. Хочется погладить ее по голове, а потом отодрать до состояния мокрой тряпки. А потом прижать к себе и накормить нормальными человеческими сладостями. И снова выебать.
— Меня уже тошнит от твоего «хватит», Олег, — уже действительно зло огрызается она, и на этот раз я даю ей освободиться.
Ви отшатывается от меня, как от прокаженного, прижимается бедрами к столешнице позади, и несколько минут рассеянно водит руками, как будто не находит им места. Чтобы в конечном итоге обхватить себя за плечи, как делают все дети, когда пытаются побороть страх к выдуманному монстру под кроватью.
— Я устала делать вид, что мне нормально видеть, как ты устраиваешь свою жизнь с другими женщинами. Я устала делать вид, что ты готов схватить любую… женщину не тяжелого поведения, главное, что она — не маленькая дочурка твоего друга. Я устала от того, что тебе даже жаба болотная милее меня.
И несмотря на всю серьезность ее слов, я, после непродолжительной битвы с самим собой все-таки хохочу.
— Весьма лестно слышать какого ты мнения о женщинах, — говорю в промежутках между приступами смеха.
— Иди ты к черту, Игнатов, — фыркает она, поворачивается спиной и в одно движение сгребает плоды своей готовки в мусорное ведро. — Не знаю, что еще мне нужно сказать, чтобы ты перестал… ох.
Она вздыхает, с тоской разглядывая выброшенную еду. Сделала это на эмоциях, как и все, что делала до этого.
— Ви, давай в ресторан? — предлагаю миролюбиво. — У тебя вид женщины, которую следует покормить ходя бы в целях собственной безопасности.
— Нет, — отрезает она.
Ее отказ застает меня врасплох.
— Нет?
— Нет, Игнатов, нет и нет.
— В чем дело, Ви? Я просто за…
— Ты снова хочешь отделаться от меня заботой. — Ее плечи медленно поднимаются и так же медленно опускаются. — На тебе, деточка, петушок на палочке, только не лезь ко мне в штаны со своими чувствами.
— Ви, я пытаюсь… а, черт!
На самом деле, она реально абсолютно права, потому что даже сейчас, пока мои глаза жадно шарят по изгибам ее тела, которые невозможно
А на самом деле…
Да кого я обманываю? В тот день, когда она поднялась в ВИП-ложу ночного клуба, я увидел в ней женщину. До того, как Ви открыла рот и представилась, те несколько секунд, которые она была просто «одной из…» я подумал, что готов нарушить все свои принципы не трахать малолеток, и провести с ней ночь. А потом, когда она оказалась Пашкиной дочкой, все пошло по известному женскому органу.
??????????????????????????Я подхожу к ней, но все равно оставляю между нами немного свободного пространства.
Жалкая попытка склеить то, что давно трещит по швам.
— Я на двадцать лет старше тебя, Пуговица.
— Я в курсе, если вдруг ты до их пор не понял, — сопит она, но уже не таким злым тоном, которым пару минут назад посылала меня к черту. — Давай… мы не будем опять и снова? Я устала каждый раз лезть к тебе с чувствами, а в ответ получать подзатыльники и порцию нравоучений.
— Я сказал это себе.
— Как неожиданно. Дай угадаю: сейчас ты предложишь устроить мне еще одну выставку, или организуешь протекцию у своей будущей третьей жены, или снова закинешь денег на карту? Именно так ты решаешь все наши проблемы, Олег.
— Это пиздец больно, — спешу ее порадовать. — Ты только что потопталась по моему эго сильнее, чем это делали партнеры в пору моей бизнес-молодости.
Она никак не реагирует, но когда а наклоняюсь вперед, чтобы втянуть ее запах, короткие прозрачные волоски на ее шее становятся дыбом.
— Если бы не мой без пяти минут бывший брак, Воробей, я бы нагнул тебя прямо на этот стол и трахал до тех пор, пока ты не усвоишь урок, что мое старое больное Эго лучше не бить по яйцам.
— Если бы не миллион и одно сомнение, — почти зло бросает оно, — мое собственное сомнение. Если бы не твоя непробиваемая глупость и привычка не решать проблемы, а бежать от них, я бы давно сама трахнула тебя… — она обрывает себя на полуслове, точно вырвавшиеся слова ей самой кажутся, по меньшей мере, странными, неуместными, обидными. — Каково оно, пытаться убежать от себя? — добавляет, снова разворачиваясь ко мне спиной. — Получается?
Ее плечи едва заметно подрагивают так, что мне кажется, будто она плачет. Я не согласен с ее словами, уж что-что, а проблемы я решать умею. И делаю эту регулярно, иначе бы не поднялся в финансовом плане так высоко, как сейчас нахожусь. Вот только же она не про деньги, не про все эти машины, дома, дорогущие безделушки и возможность отдыхать на самых престижных курортах мира, будь они неладны.
— Уходи, Олег, — говорит, не глядя на меня. — И больше не возвращайся. Ты говоришь, что тебе больно, что я потопталась по твоему эго. Прости. Только ты мне делаешь больно куда чаще. И если топчешься, то сразу по сердцу. Уходи.