Исповедь неудачника, или История странной любви
Шрифт:
Две тысячи с небольшим за билет, двадцать часов пути на автобусе — и вот она, столица! Я и не подумал о том, что надо бы сначала позвонить Игорьку, поехать к нему, передохнуть с дороги, а потом с его помощью найти нужную больницу. Я кинулся искать её сам, спрашивая у прохожих, как туда добраться, пересаживаясь из метро на троллейбус, потом снова в метро, а затем на автобус… И я её нашёл!
С пакетом апельсинов, облачённый в белый халат, я вошёл в палату. Пашу увидел сразу, подошёл к ней, улыбаясь, и сел на край кровати. На её лице я радости не прочёл. Паша лежала какая-то отрешённая, и я счёл своим долгом сказать:
— Ну, вот… Я здесь, рядом с тобой. Теперь всё будет хорошо.
Как видно, Паша мой оптимизм не разделяла. На бледном лице не появилось даже и тени улыбки. Она что-то хотела сказать, наверное, о чём-то попросить, но не решалась. Я подбодрил её:
— Ты говори, что нужно, я…
— Нужно, чтобы ты сходил к нему…
— Поговорить с врачом? — уточнил я, готовый тотчас же найти эскулапа и выяснить, что необходимо для выздоровления Паши. Нужны деньги? Я опять пойду копать траншеи, даже здесь, в Москве.
— Нет, причём тут врач, — недовольно сказала Паша. — Сходи к Олегу…
— А кто это? — насторожился я.
— Ну… это… В общем, мы здесь познакомились… Снимаем комнату…
— Я не понял… Живёте вместе?
— Да… Но… он обиделся на меня и не приходит… А я тут совсем одна…
— Так я же приехал!
— Ну… ты приехал… Ты уедешь… Сходи, пожалуйста, к Олегу, поговори с ним.
— В смысле?
— Расскажи, как мне плохо! — нетерпеливо сказала, чуть не крикнула Паша.
Я сидел, как дурак, как оплёванный тысячу раз болван, поверивший в чудо, которого уже никогда не может быть. Уж слишком откровенно она боялась потерять какого-то Олега. И я вдруг словно прозрел, я не узнавал прежней Паши, ради которой мчался в Москву. На больничной койке лежала сломленная чем-то женщина, ничем не напоминавшая ту Пашу, с которой мы так безудержно предавались страсти. Во мне шевельнулось что-то, похожее на жалость. И раз уж я приехал, а для неё важно, чтобы я поговорил с неведомым мне Олегом, я к нему схожу. Паша назвала адрес. Объяснила, как его найти.
Было уже темно, когда я вышел из больницы. Долго добирался до нужного дома. Занятый своими мыслями и вновь нахлынувшей тоской, я не позвонил Игорьку, решив, что сделаю это после разговора с Олегом. Из подъезда указанного Пашей дома как раз выходила женщина, и я не стал набирать код, вошёл и сразу поднялся на третий этаж.
Дверь открыл здоровый парень, на полголовы выше меня. Он удивлённо спросил:
— Вам кого?
— Я от Паши, — сказал я, пытаясь скрыть своё беспокойство: мне почему-то было не по себе при виде этого громилы.
— От Паши? — удивился он. — А что с ней?
— А разве вы не знаете? Она в больнице.
— Знаю, да тебе-то что? — перешёл он на непочтительный тон.
Я попытался объяснить ему, как ей плохо, и с его стороны нехорошо, что он её не навещает, и что… Он прервал мою эмоциональную речь, грубо рявкнув:
— Ты чего лезешь в чужую жизнь? А ну пошёл отсюда!
Он буквально спустил меня с лестницы. Я думал, что переломаю руки и ноги, но, оказавшись внизу и ощупав себя, понял, что уцелел. Но не понял, пойдёт ли эта горилла к Паше. Я решил, что завтра снова навещу её и уговорю уйти от Олега. Разве можно жить с таким диким существом? Может, это из-за него она слегла с таким тяжёлым нервным срывом?
Я вышел из подъезда и пошёл по улице, забыв, в какой стороне автобусная остановка. Надо как-то добраться до Игорька. Было очень холодно. Зима в Москве — это совсем не то, что у нас на юге. Вдруг справа засветились окна маленького бара. Я зашёл выпить, чтобы согреться. Употребив сто граммов водки, почувствовал себя лучше и увереннее. Теперь можно позвонить Игорьку. Облазил все карманы — мобильника не было нигде. Адреса его я не знал, у меня был только номер в мобильнике, который я и не собирался запоминать.
Где я выронил мобильник? Возможно, в том подъезде, где эта дубина Олег спустил меня с лестницы, а может быть, и раньше, пока я к нему добирался. Ситуация не из лёгких: я был на очень далёкой окраине столицы и, сколько ни ходил по улицам, не мог набрести на какую-нибудь гостиницу. На дворе уже глубокая ночь, сильный мороз, а мне идти некуда.
Наконец, один из подъездов открылся, оттуда выпорхнула парочка. Я стоял рядом и воспользовался этим. В подъезде было не так холодно, как на улице, а главное, не бил в лицо жгучий ветер. Пристроившись в закутке неподалёку от батареи, я почувствовал, что зверски устал за день, и не хотел уже никуда двигаться. На мне были тёплые сапоги Андрюхи и не менее тёплая куртка стоимостью более двух тысяч долларов. Вещи друга и память о нём согревали меня, и скоро я заснул.
Утром вышел из подъезда и пошёл искать магазин или столовую, где можно было бы позавтракать. Набрёл на киоск с кофе и булочками. Мне этого было достаточно. Горячий кофе приободрил меня, и я, шагая по улице, стал соображать, как мне отсюда попасть в больницу к Паше. Всё-таки меня не покидало беспокойство о ней. Судя по приёму, оказанному мне Олегом, он вряд ли собирался навестить Пашу. Я должен, по крайней мере, сообщить ей об этом.
Шагая по улице, я вдруг увидел вывеску, оповещавшую, что здесь, в этом здании, находится студия, пекущая сериалы. Картинками с кадрами были залеплены два окна. Ну, вот она, удача! Сама в руки идёт! Я вошёл. На меня выжидающе смотрел человек средних лет.
— Я относительно работы… — несмело начал я.
— Артист? — оглядев меня, спросил мужчина.
— Нет.
— Каскадёр?
— Нет… Просто… может, в эпизоде…
— В эпизодах у нас народные артисты снимаются.
— Ну, в массовке…
— Москвич?
— Нет.
— Ну, хоть регистрация-то есть?
— Нет. Я только приехал.
— Так чего пришёл? Мы чужих не берём. У нас своих таких без счёта.
Я вышел, не испытав особого сожаления. Что ж, не всем ни с того, ни с сего падает на голову голливудское счастье. Во всяком случае, я понял, что не так просто войти в мир кинематографа, а тем более сделать на этом поприще карьеру. Чужому!
Пока добирался до больницы двумя автобусами, троллейбусом и на двух линиях метро, окончательно понял: мы со столицей никогда не сроднимся. Москва с её несуразно раздутыми масштабами, огромными людскими и автомобильными потоками, бесконечной сутолокой утомила меня. Мне хотелось домой. И я рассчитывал захватить с собой Пашу, которая попала здесь в тяжёлую ситуацию. Я почти не сомневался, что она, брошенная Олегом, одинокая, больная, несчастная, ухватится за меня, как за спасительную опору, хотя бы для того, чтобы выбраться из неприветливой Москвы, где все другие, кто «понаехал», — чужие. Мне тоже здесь делать нечего. Меня даже дворником не возьмут, потому что конкуренты-таджики старательнее и сговорчивее. И у Паши, видать, жизнь в столице не ладится, раз она оказалась в больнице.