Исповедь победителей
Шрифт:
Бомбовые налёты продолжались больше месяца. При бомбёжке часть бомб попадала не в реку и нашу переправу, а на берег, где стояли дома. После каждого налёта вражеских бомбардировщиков наш красноармеец Спирин бегал к своим родным, которые жили недалеко, узнать, живы ли они. Однажды он обнаружил, что все они погибли. Кроме отца, который был на фронте. Страшное горе! Две его сестрёнки, мать и бабушка укрывались в погребе под домом – их дома не стало, прямое попадание авиабомбы!
С нашей едой на Зелёном Острове положение осложнилось. Котловое питание было нарушено по многим причинам. Какое то время мы питались сухим пайком: сухари, тощая крепко-солёная селёдка, каша-концентрат перловая, кабачковая икра и консервы говядины. Этот паёк на 7-10 дней доставлял нам старшина Барабан. Целыми днями, после частых, жестоких бомбёжек, мы восстанавливали переправу и расходовали
Четыре штурмовика Ю-87 отбомбились по нашей переправе, а затем, сделав второй круг, обстреляли наших солдат, замеченных на острове. Под обстрелом оказался и всадник-связной, который следовал в Батайск. Он остался жив, а лошадь его была убита и лежала в низине, метрах в сорока от Дона. С лёгким седлом за спиной он вернулся в Ростов через нашу переправу. На наши вопросы отвечать не стал, сказал только, что спешит доложить о случившемся.
Юнкерсы идут на бомбёжку.
Через три дня, на рассвете, я шел из тополиной рощи через дорогу за домом бакенщика. Вдруг заметил в густой, мокрой траве огромное, почти размером с человека, движущееся существо в сторону Дона. Рассмотрел сома, скользившего от места, где лежала убитая лошадь в свою водную стихию. Выделялись большие усы, над ними светились блестящие серебром глаза, по бокам работали в направлении вперёд-назад, мощные плавники и двигался раздвоенный хвост. Сомги-гант дополз до ивовых кустов и плюхнулся в воду.
Через нашу переправу, неравномерно, шел поток гражданских лиц. Везли тележки, подводы и детей на них. Вскоре, когда людской поток резко увеличился, мы спросили, почему Вас так много? Беженцы нам рассказали, что власти открыли тюрьмы и выпустили на свободу уголовников. Начались массовые грабежи, насилия и убийства. Множество людей уходило в тыл, в первую очередь от резни и разбоя распоясавшихся уголовников.
Однажды мы, как всегда, занимались восстановлением разрушенного бомбёжкой настила моста. Неожиданно на мост заскакивает группа людей в военной форме НКВД, вооружённые автоматами. Автоматы в боевых частях, в это время были редкостью, только у командиров рот, и не у всех командиров взводов. Прозвучала команда: «Всем освободить переправу!» У меня возникла мысль, что мы подверглись атаке переодетых диверсантов. А наше оружие находилось на берегу. Мы, сапёры и солдаты инженерных частей, были вооружены не отечественными, а новыми трофейными немецкими винтовками Маузер, калибром 7, 92 мм. Но ситуация прояснилась: на мост, под усиленной охраной и с громким лаем сторожевых собак вступила колонна политзаключённых. По остаткам одежды на них можно было определить, что это были репрессированные командиры Красной Армии.
На середине моста один из заключённых, с криком «За Родину!», перепрыгнул через перила и нырнул в воду. Он вынырнул метрах в пятнадцати ниже по течению и опять скрылся под водой. Последовала команда заключённым: «Ложись!» Часть охранников открыла огонь из автоматов по беглецу, который уплывал всё дальше по течению. Временами он показывался над водой и опять нырял. Отважный беглец мог бы уйти от охранников НКВД, если бы поплыл к берегу города, а он повернул кострову. Один из командиров охраны побежал по берегу острова, куда подплывал сбежавший заключённый. На бегу достал из кобуры пистолет ТТ и выпустил всю обойму – расстрелял выходившего из воды заключённого. Постоял, наблюдая, как мёртвое тело воды Дона унесли вниз по течению. Убрал свой пистолет и трусцой побежал к лежащей на мосту колонне. Прозвучала команда «Встать!», и колонна пошла дальше, в сторону Батайска.
В моей голове не укладывалось, как получилось, что уголовников просто отпустили на свободу, и даже не в армию, а командирам Красной Армии не дали возможности защищать свою Родину!
Наша работа на переправе по поддержанию её в рабочем состоянии продолжалась, но вскоре поток отступающих и беженцев прекратился.
Немцы вошли в Ростов-на-Дону во второй раз с начала войны! После захвата Крыма и Севастополя у них освободились войска, и они начали наступление на нашем направлении. Нам приказали оставить переправу, и мы ушли, по Зелёному Острову, ко второй переправе. Там нас встретил командир роты и повар на телеге с ужином в термосах. Осмотрели мост, он был исправным и в полном порядке.
А Ростов был освещён множеством ракет, фейерверков. Раздавались крики, ружейно-пулемётная стрельба вверх очередями. Немцы праздновали свою победу! В полночь мы расположились на привал. Вдруг, сквозь сон, я услышал голос ординарца командира роты, который расталкивал спящих солдат и спрашивал: «Где Галушко?» Я его слышу, но не отзываюсь, однако ему показали, где я лежу, и он меня растолкал. Приказал: «Срочно явиться к командиру роты!» Пришёл на указанное место, увидел, сидят на раскрытой плащ палатке: командир роты, незнакомый мне капитан и старший сержант Мухин. Комроты сказал мне: «Слушай Приказ! Сейчас подплывёт старшина роты на лодке. В ней взрывчатка, которую надо доставить к переправе, с которой мы два часа как ушли. Надо взорвать переправу! Там тебя встретит старший сержант Мухин, у него будут запалы для подрыва. Ты поступаешь в его полное распоряжение».
Я обдумал свой маршрут по реке: надо проплыть два километра, вверх по течению, обогнуть восточную часть Зелёного Острова и проплыть такое же расстояние по старому руслу Дона до основной переправы. Надо ещё успеть заложить подрывные заряды, что бы уничтожить нашу переправу. Тёплая летняя ночь коротка. Я отплыл в час ночи, понимая, что надо поторопиться, что бы доставить взрывчатку до рассвета. После устроенного немцами фейерверка, в городе установилась тишина. Обогнул остров и вошел на лодке в старое русло. Грести по течению стало легче.
Вдруг я услышал впереди приглушенные крики и шум на воде. Рассветало, и я заметил толпы людей плывущих в донской воде. Вплавь переправлялась, какая-то воинская часть. Заметили мою лодку, и многие солдаты стали просить помочь им переправиться. Отвечаю: «В лодке взрывчатка, у меня приказ срочно её доставить по назначению». В ответ услышал многократные проклятья в свой адрес. Тяжело у меня было на душе, но я плыву дальше, – не могу им помочь, у меня приказ.
Наступил рассвет, подплываю к своей переправе. Она уже рядом, до неё несколько десятков метров. Вдруг услышал гул самолёта. Встал в лодке, развернулся в сторону переправы и увидел, что летит мне навстречу, немецкий истребитель М-109. С нервным напряжением смотрю на него. Каким-то обострённым чувством я заметил наклон носовой части самолёта к моей лодке, и нырнул в воду к острову. Под водой я услышал пулемётную очередь. На какую-то секунду я опередил действия вражеского лётчика и почувствовал холодок смерти! Вынырнул метрах в десяти от лодки. Она была пробита пулями во многих местах и тонула. Самолёт пролетел дальше и стал обстреливать солдат, которые переправлялись в двух километрах от меня. Подплыл к лодке, забрал винтовку, ремень с подсумками и гимнастёрку. Доплыл до берега и положил их там. Собрался плыть опять к лодке, чтобы отбуксировать её к берегу.
Но услышал возглас: «Солдатик, солдатик». Повернулся и подошел к тому, кто меня звал. С удивлением узнал в нём Мухина, который как-то странно выглядел. Одет он был в поношенную солдатскую гимнастёрку, на ногах не сапоги, а ботинки с изношенными обмотками, и без головного убора. Голова была забинтована с засохшим пятном крови на левой лобной части. Мы недавно расстались, и если бы его ранило, кровь на бинте была бы свежей. Никаких запальных трубок у него не было. Попросил доложить командиру роты: «Передай, что я ранен». Мухин не был обычным сержантом, обладал обширными знаниями, общался на равных с командирами. Загадка, понять его маскарад с переодеванием и «ранением головы» я не мог. Возможно, он получил какое-то задание? Хотел бы сдаться в плен, не стал бы встречаться со мной. Да и не такой он человек. Не могу поверить в его предательство.